Цивилизация
О любви
Есть браки, скрепляющиеся в постели, есть — распускающиеся на кухне, под мелкую музыку столового ножа и венчика для взбивания белков, встречаются супруги-строители, производящие ремонты, закупающие по случаю дешевые пиломатериалы для дачного участка, гвозди, олифу и стекловату, иные держатся на вдохновенных скандалах. Брак Маши и Алика совершался в беседах («Медея и ее дети»).
Вот ведь беда какая: все хотят любить красивых и сильных («Медея и ее дети»).
И что такое ревность, как не вид жадности... («Медея и ее дети»).
Любовь осуществляется на клеточном уровне — вот суть моего открытия. ...Отдаваясь друг другу, каждый перестает быть самим собой, металл делается окислом, а кислород и вовсе перестает быть газом. То есть самую свою природную сущность отдает из любви… А стихии? Как стремится вода к земле, заполняя каждую луночку, растворяясь в каждой земной трещинке, как облизывает берег морской волна! Любовь, в своем совершенном действии, и обозначает отказ от себя самого, от своей самости, во имя того, что есть предмет любви… («Казус Кукоцкого»).
Муж и жена должны жить вместе, брак не может основываться на почтовых марках («Лестница Якова»).
О пороках
Ни к одному пороку в нашей стране не относятся так снисходительно, как к пьянству. Все пьют – цари, архиереи, академики, даже ученые попугаи... («Казус Кукоцкого»).
Пороки общества исчезнут сами собой, если давать детям правильное и сообразное их способностям нравственное направление и трудовое воспитание. («Лестница Якова»).
Русский человек пьет с горя и с радости, европеец за обедом, а грузин для приятности общения… («Лестница Якова»).
Я раньше думал, глупость не грех, а несчастье. Теперь переменил мысли. Глупость — большой грех, потому что содержит в себе самоуверенность, то есть гордыню («Казус Кукоцкого»).
Изобилие испортило наше отношение с вещами: мы перестали их уважать и ценить («Детство 45-53: а завтра будет счастье»).
О войне
Война — самая большая мерзость из тех, что выдумали люди. («Зеленый шатер»).
Все друг другу помогали – это и была война («Детство 45-53: а завтра будет счастье»).
Война,как тюрьма и тяжелая болезнь-большое несчастье. Люди страдают,теряют близких,лишаются рук-ног и всякое прочее,и, что самое главное, никто от войны не делается лучше. Не слушай того,кто тебе скажет,что война закаляет мужчин,что через войну люди меняются в хорошую сторону.Скорее так-очень хорошие люди и от войны не делаются хуже,но вообще-то — от войны и тюрьмы люди теряют человеческое лицо («Даниэль Штайн, переводчик»).
О вере и религии
Каждый человек должен искать свой собственный путь к Богу. Этот путь - личный, иначе мы составляем не общину добровольцев в Господе, а армию с генералом во главе («Даниэль Штайн, переводчик»).
Страдания и бедствия для того и даются, чтобы вопрос «за что?» превратился в вопрос «для чего?», и тогда заканчиваются бесплодные попытки найти виновного, оправдать себя, получить доказательства собственной невиновности и рушится выдуманный жестокими и немилосердными людьми закон соизмеримости греха с тяжестью наказания, потому что нет у Бога таких наказаний, которые обрушиваются на невинных младенцев («Медея и ее дети»).
Любое последовательное религиозное воспитание рождает неприятие инакомыслящих. Только общая культурная интеграция, выведение религиозной сферы в область частной жизни может сформировать общество, где все граждане имеют равные права («Даниэль Штайн, переводчик»).
Уверяю вас, неверующих не бывает. Особенно среди творческих людей. Содержание веры разное, и чем выше интеллект, тем сложнее форма веры («Веселые похороны»).
О воспитании и образовании
У Каина и Авеля были одни и те же родители. Почему один был кроткий и добрый, а второй убийца? Каждый человек есть плод воспитания, но главный воспитатель человека — он сам! А педагог открывает нужные клапаны личности, а ненужные — закрывает («Искренне ваш Шурик»).
Правильный учитель — это второе рождение («Зеленый шатер»).
Дайте ребенку музыку, когда в нем появляется потребность танцевать, карандаш, когда ему хочется рисовать, книгу — когда он созрел для этого способа получения информации… И как трагично, когда новое умение, новая потребность созрела изнутри, а время упущено, мир не выходит навстречу этим потребностям. И тогда происходит торможение, полная блокировка… («Казус Кукоцкого»).
О политике
Идеология, ставящая себя выше нравственности, неизбежно становится преступной («Даниэль Штайн, переводчик»).
Я отказываюсь решать вопросы мирового значения. У нас и так полстраны только этим и занимается... Это безответственное занятие. А всякий, кто вообще что-то делает толковое, несет ответственность. Большинство людей старается не делать вообще ничего... («Казус Кукоцкого»).
Государство дальнозорко: мелочей, как правило, не замечает, видит только большую карту страны, оперирует цифрами с большим количеством нулей. Отдельно взятый человек близорук: в его поле зрения котелок с кашей, теплушка, кипяток, письмо от жены, кусок мыла, выданный к «банному дню», хлебные карточки… («Детство 45-53: а завтра будет счастье»).
...Душой я так люблю советскую власть, а вот тело мое ее не принимает. («Медея и ее дети»).
Всем поровну — идея, может, и хорошая, но нереализуемая. Даже если б и удалось всё общественное достояние раздать поровну, назавтра один бы пропил, другой проиграл, третий отдал бы в рост. И в кратчайшие сроки возникло бы новое неравенство («Священный мусор»).
О памяти
Можно выбросить старый шкаф, диван, стулья, но память? («Детство 45-53: а завтра будет счастье»).
Если человек все про свою жизнь забыл – и родителей, и детей, и любовь, и все радости, и все потери, – тогда зачем он жил? («Казус Кукоцкого»).
О времени
Мы живем во времена смущающего изобилия: сегодняшние люди, страдающие от ожирения и переедания, озабоченные снижением веса и поиском разного рода диет, составляют яркий контраст с худыми, подвижными, работающими до последних дней жизни послевоенными стариками. («Детство 45-53: а завтра будет счастье»).
Моя мама умела похвалить всякую дрянь. «Ешь, ешь, килька чуть с душком, ароматная… вот каша пшенная – она на воде такая остренькая получается, вкуснотища… картошечка-то с разварочки, хороша, ничего к ней и не надо». Ботинки – «еще крепкие, не промокают», пальто – «как новое, рукава совсем не протерлись». Костюм клоуна, который она мне сшила из матрасной ткани, – «загляденье, а не костюм». И так, казалось, все нормально у нас, хорошо живем. («Детство 45-53: а завтра будет счастье»).
Есть одно качество у времени: оно ускоряется с годами. В детстве каждый год тянется бесконечно, тебе бесконечно долго шесть лет и никак не исполняется семи, когда будет другая жизнь, школа... А чем ближе к старости, тем быстрее осыпаются листочки календаря. Моргнул — понедельник, еще моргнул — опять декабрь… («Священный мусор»).
