Цивилизация
Татьяна Маврина — нетипичная советская художница, знаменитый иллюстратор и мастер графики — при жизни получила и Госпремию СССР (1975), и звание Заслуженного художника РСФСР (1981), и самую главную свою награду — международную премию Андерсена (1976) за свои работы в детской иллюстрации. Маврина — единственный русский художник в истории престижной премии, получивший медаль.
Ее можно было бы смело поставить в один ряд с Васнецовым и Билибиным, но несмотря на талант и признание, работы художницы не попали в официальные каталоги советской живописи. То ли стилистика Мавриной была слишком яркой для серой отечественной действительности, то ли мешала ее любовь к импрессионистам. Между тем, работы художницы хранятся в главных российских музеях, среди которых Русский музей в Петербурге и московский ГМИИ им.А.С. Пушкина.
Татьяна Маврина родилась в Нижнем Новгороде в семье Лебедевых. Ее отец — учитель и литератор, мать, потомственная дворянка, — директор нижегородского училища им.Гацисского, а брат Сергей — академик, родоначальник советской кибернетики и создатель первого советского компьютера. По одним данным, год рождения художницы — 1900, по другим — 1902 — именно эту дату она указывала во всех анкетах. Говорят, лишние два года Маврина по каким-то соображениям себе приписала.
В Москве семья оказалась в голодные годы Гражданской войны.
Псевдоним Маврина (фамилия матери — «Газета.Ru») у художницы появился после окончания легендарного Вхутемаса, где ее наставником был Роберт Фальк.
«В 1929 году я окончила фантастический вуз — Вхутемас, то есть Высшие художественные технические мастерские. Первое слово правильнее даже расшифровать — не Высшие, а Вольные. Было там вольно и просторно, несмотря на неуемный горячий гомон — пустынно… И ехать по этой пустыне можно было в любом направлении. По воле ветра или по своей воле», — писала Маврина в своей книге «Цвет ликующий».
В это время она открыла для себя импрессионистов и постимпрессионистов и стала горячей последовательницей Моне, Ренуара, Ван Гога, Сезанна, Боннара, Матисса, Пикассо.
«…После импрессионистов и Ван Гога и Матисса – земля преобразилась в глазах людей и стала умопомрачительной! Они показали, как глядеть, и уж что увидишь – твое дело», — вспоминала художница.
В том же 1929-м она вступила в группу «13» — участвовала в совместных выставках, экспериментировала с портретами в стиле «ню», подражала Ренуару и Матиссу, искала себя. Многие работы этого периода остались не известны советскому зрителю — в стране победившего социализма изображение обнаженной натуры осуждалось.
«1941 год! Война изменила жизнь. Темой стала улица. На последнем холсте написала голубые воротники матросов с девицами на танцплощадке в ЦДКА. Писать маслом дальше уже не смогла: некогда, не на чем и нечем, перешла на карандашные рисунки в блокноте», — писала художница в начале 40-х.
После войны Маврина ушла с головой в народное творчество, «спрятавшись» за его декорациями, как писатель Юрий Коваль, чьи книжки она тоже иллюстрировала, — в детской литературе. Мавринские образы узнаваемы, и каждый, кто хоть раз в детстве держал книжку с иллюстрациями художницы, легко вспомнит, даже не зная имени автора, ее сказочных котов, петухов, медведей, былинных богатырей и лубочных красавиц из русских сказок и произведений Пушкина.
Яркие и сочные, наивные, народные и во многом древнерусские сюжеты художница находила в своих многочисленных поездках по старинным русским городам, среди которых Загорск (Сергиев Посад — «Газета.Ru»), Углич, Ростов Великий, Александров, Суздаль, Переславль-Залесский и другие.
«Когда мы лето жили в Загорске, я как бы встретилась со своим детством — с городецкой живописью; второй раз влюбилась в ее праздничную нарядность и поняла своей нижегородской памятью, как можно по-иному, не по-вхутемасовски, смотреть на все кругом веселыми глазами заволжских кустарей;
изображать не натюрморты, а жизнь саму по себе, как она течет и утечет бесследно, если ее не зарисовать, — писала художница в своей книге. — ...Хотелось видеть ту же красоту, что была сто, двести, триста лет тому назад. И в XVIII веке мог быть ярко-розовый платок на бабе или букет цветов на розовой, как пряник, башне, розовое на розовом; или остановится воз с сеном, где коня совсем и не видно, он вклеился в зеленую охру, а у мужика видна одна лишь нога на снегу, а у другого, что на возу, одна рука, жест какого-то приказания, на сиреневом небе.
Всего Маврина оформила более 200 книг.
Резьба на окнах, орнаменты, изразцы, прялки, берестяные туеса и пряничные доски — Маврину интересовала любая фольклорная деталь. Вместе со своим мужем, художником Николаем Кузьминым она собрала уникальную коллекцию икон, глиняных игрушек, подносов и вышивок.
«Когда подумаю про Городец за Волгой, обязательно всплывает: «Шла Волга…» — хотя эти строчки Некрасова к Городцу никакого отношения не имеют. Старая городецкая живопись на деревянных деревенских вещах, больше всего на сиденьях от прялок — донцах, сохранила, если можно так сказать, именно этот неспешный темп движения большой реки», — вспоминала Маврина.
Маврина-график осталась в тени Мавриной-иллюстратора. Немногие знают, что она начала писать тушью Москву еще во время войны — ее работы из цикла «Москва» запомнили город, которого уже нет.
«Я нашла свою новую тему не сразу. Как-то раз, проезжая по Сретенке, из окна автобуса я разглядела церковь XVII века, спрятавшуюся среди домов и заборов. ...Колокольни уже не было, да и церковь могла погибнуть от бомбежек. Чем я могу помочь красоте? Надо скорее зарисовать все, что сохранилось в Москве, подумала я, пусть хоть на бумаге останется. ...Я стала чуть не каждый день ходить по Москве и потихоньку рисовать. ...Исходила все возможные улицы, дальние края, чаще пешком», — вспоминала Маврина.
В конце жизни главной страстью художницы стали натюрморты.
Она много болела, почти не выходила из своей маленькой квартиры и очень радовалась, когда кто-нибудь из гостей приносил цветы, которые 90-летняя женщина с завидным упорством всякий раз рисовала. Именно цветы на фоне березы и гаража — единственное, что Маврина видела из своих окон, — стали главными героями ее последних картин.
