Цивилизация
Все смешалось в доме Биневски
Хозяин бродячего цирка Алоизий Биневски, его жена Лил и их многочисленное потомство — Артуро, Олимпия, близняшки Электра и Ифигения и маленький Цыпа — собираются в тихий семейный кружок. Дети в сотый раз просят папу рассказать историю: как он встретил их маму, как цирк был на грани разорения, и как родители, готовые на все ради дела семьи, нашли способ сделать своих будущих детей жемчужинами цирка «Фабьюлон Биневски». Во время беременности Лил сидит на «радиевой диете»:
благодаря ударным дозам мышьяка, кокаина и амфетаминов отпрыски Биневски должны прямо из утробы выйти идеальными цирковыми артистами.
Дорогостоящая диета оправдывает ожидания: старший, Артуро (в быту — просто Арти) родился с ластами вместо рук и ног — с самого детства он, «Водяной мальчик», выступающий в огромном аквариуме, собирает толпы восторженных зрителей. Элли и Ифи — тоже не просто близнецы:
сросшиеся в талии большеглазые красавицы с одной парой бедер и ног на двоих стали пианистками и блестяще играют в четыре руки.
Олимпия — Оли (она же рассказчица, порционно скармливающая читателю историю семьи Биневски) — почти разочарование для родителей. Оли — всего лишь горбатая лысая карлица-альбиноска, она работает зазывалой на представлениях и тихонько вожделеет к своему старшему брату. Младший Цыпа вообще не имеет внешних дефектов, но при этом являет собой лучшее творение Биневски — Кэтрин Данн не раскрывает свои карты сразу и преподносит удивительный дар Цыпы только в середине книги, обучая напряженное внимание читателя искусству терпения.
Любовь к гикам
Эти герои — символ целого поколения американцев. «Любовь гика», выпущенная в 1989 году издательством Альфреда Кнопфа, стала не только бестселлером, но и своеобразным культурным кодом: по томику Кэтрин Данн в руке человек с хорошим литературным вкусом идентифицировал своего собрата. Роман был номинирован на Национальную художественную премию США, собрал внушительное портфолио восторженных рецензий и принес славу своему издателю — в «Knopf» книгу пропагандировали как «безусловное литературное событие» и сравнивали с «Франкенштейном» Мэри Шелли по масштабам культурного влияния. Издатель даже позволил себе изысканную вольность:
на обложке «Любви гика» собачке-логотипу «Knopf» пририсовали пятую лапку.
О своих нежных чувствах к гикам заявляли Кортни Лав, Курт Кобейн, басист Red Hot Chili Peppers Фли, модельер Жан-Поль Готье и режиссер Тим Бертон — последний признался, что эстетику его кино породила именно книга Данн.
Название «Любовь гика» приросло к книге почти случайно: заглавие романа, над которым работала Кэтрин Данн, должно было начинаться с буквы «Т». Данн одолевала странная мечта: собрать из заглавных букв всех написанных ею книг имя вождя гуннов Атиллы, и тем самым увековечить его для потомков. Данн представляла себе, как в далеком будущем пытливый читатель выстроит ее романы на полке по дате публикации и вдруг улыбнется, поняв сложную шутку их автора. Именно так появились романы «Чердак» («Attic») и «Грузовик» («Truck»). «Любовь гика» — а иного названия к этой книге Данн так и не смогла придумать — полностью сломала ее писательский мир: «Атиллы» больше не было, зато роман, в отличие от своих бледных предшественников, имел большой успех. Кстати, под «гиком» Данн подразумевает совершенно не то, с чем ассоциируют это понятие сейчас:
изначально это слово использовалось для обозначения артиста цирка, чьё амплуа состояло в том, чтобы откусывать живым курицам головы на глазах у воющей публики.
Так что, говоря «гик», Кэтрин Данн имеет в виду циркового уродца, фрика.
Постмодерн и детская библия
80-е годы, когда писалась книга, в литературном времени были зенитом постмодернизма, его последними яркими лучами перед тем, как один из лучших периодов мировой культуры начал клониться к закату. Данн впитала в себя лучшие традиции постмодерна: ее уродливое — уродливо только на первый взгляд, но и истинной красоты — в силу размытых понятий об истинном — в ее романе тоже нет.
«Любовь гика» собирает в себе все то, что человечество привыкло считать изъяном своего нежного организма — физическую инвалидность и физиологические подробности жизнедеятельности детей-мутантов, зависть, тщеславие, гнев, слабость — и смакует их с материнской нежностью.
Мир детей Биневски, травмированный в сознании «нормального» человека, возвышается над этой самой нормальностью: Арти, Оли, Элли и Ифи пришли бы в ужас, проснувшись однажды утром и обнаружив себя «здоровыми» людьми.
Их история — библия детства, из которой вычеркнуты простые человеческие излишества в лице игрушек, невинных забав и разбитых коленей. Кэтрин Данн своей книгой породила новый взгляд на невинность детства:
читателю то и дело показывают, как ошибается он, вспоминая своё малолетство пятном света без драм и разочарований.
На деле все наоборот: только дети способны видеть всю боль и несправедливость мира, то и дело удивляясь несостоятельному легкомыслию взрослых. Мир героев «Любви гика» — темен, хотя страсти, которые их одолевают, совершенно человеческие. Впрочем, неразрешимые: нельзя любить сестру, нельзя отделиться от сиамского близнеца, нельзя помочь ближнему, который сознательно и скрупулезно разрушает себя.
Дети Биневски - это антисверхлюди, штампованием которых с таким усердием занимался двадцатый век от Ницше до безымянных персоналий, придумавших истинного арийца и идеального члена компартии.
Биневски нашпигованы пороками, как нормальные дети — конфетами, но именно наличие недостатков делает их настоящими, а полуфантастическую книгу Кэтрин Данн — реалистичной.
Артурианство
«Любовь гика» — это вызов совершенству. Не нормальности, а именно совершенству — американской мечте, образу красивого и комфортного существования, желанию нравится всем и для всех быть образцом. Сама Кэтрин Данн считала, что совершенство — это очень скучно. Она придумала своих героев, наблюдая за цветами в розарии, выведенными путём селекции: они были уникальными, отличались от «нормальных» роз формами и цветами — но тем и были прекрасны. Мысль об относительности нормы заставила ее взяться за «Любовь гика» и вложить историю с розарием в уста Алоизия Биневски:
герой книги придумал способ сделать своих детей «особенными» тем же способом, каким Данн задумала свой роман.
При этом автор романа подчеркивает, что уникальность нельзя скопировать или приобрести — ее можно только осознать. Так, «Водяной мальчик» Артуро, обладающий не столько артистическим талантом, сколько почти макиавеллевской гениальностью манипулятора, создаёт вокруг своей персоны секту последователей-артурианцев. Приверженцы его культа верят, что избавившись от собственных рук и ног они забудут все душевные волнения и приблизятся к совершенству, коим считают самого Артуро. Несмотря на то, что страницы, посвящённые культу артурианства, не самые сильные в книге, как в сюжетном, так и в стилистическом отношении, — именно они демонстрируют, насколько абсурдными и печальными являются попытки выдать чужую уникальность за свою.
Книга силы
Кэтрин Данн признавалась, что не думала о реальных инвалидах в то время, когда писала книгу и не предполагала, что использование инвалидности как метафоры может кого-то оскорбить. «Я думала, что если я просто скажу правду, человеческую правду, это будет правдой для всех», — замечала писательница. На одной из презентаций книги Данн увидела людей-инвалидов в первых рядах своих гостей, и уже почти представила себе поток обвинений, который они пришли на неё обрушить.
Но внезапно эти самые инвалиды принялись горячо благодарить Данн за книгу и пережитый вместе с детьми Биневски катарсис.
Было бы ошибочным считать, что мораль или «большая идея» книги Кэтрин Данн состоит в том, чтобы противопоставить фриков нормальным людям, объявив последних слишком заурядными — этого противостояния в романе вовсе нет. Уроды «Любви гика» могут быть героями или злодеями, но живут они, как гиганты. Если свести весь этот сложный, местами неоднозначный роман к одному сильнейшему звену, которым и был порождён культ кэтринданнцев, звено это можно обозначить так: место, в котором, по мнению всего мира, вы сломались, — это именно то место, где вы сильны. Такая простая, и такая тяжело усваиваемая идея.
