Цивилизация
— По сравнению с первым фильмом Сара Коннор очень изменилась — внутренне, но и внешне тоже. Линда Хэмилтон наверняка тяжело готовилась к роли, чтобы привести себя в подобающую форму?
— Когда смотришь на Линду в этом фильме, можно запросто представить, что съемкам предшествовали восемь или девять месяцев тренировок. На самом деле Линда готовилась всего месяца три. Ее тренировал Узи Галь — бывший израильский спецназовец. Тренировки проходили в очень интенсивном и строгом режиме, шесть-семь раз в неделю. Кроме того, она занималась бегом и следила за диетой. Узи научил ее обращаться с оружием — до этого она об этих вещах не имела ни малейшего понятия. В первом фильме ее героине это было не нужно, а другие роли Линды не требовали серьезной физической подготовки или умения правильно держать пистолет и стрелять из него. Они часами отрабатывали технику холостой стрельбы: она должна была собрать пистолет, зарядить его холостыми патронами и разрядить обойму. Узи находил разные способы имитировать отвлекающие ситуации, возникающие в бою. Например, он кидался в Линду теннисными мячами, пока она разбирала и собирала оружие. Под конец тренировок она могла уже это делать с завязанными глазами.
— Как проходил кастинг на роль Джона Коннора? Почему выбор пал на дебютанта Эдварда Ферлонга?
— Директор кастинга Мали Финн немного поработал с Эдди перед пробами, но они проходили неудачно. Ему было сложно запомнить текст, он делал те же ошибки, что и все начинающие актеры, но я видел в нем что-то особенное. Я делал наезд камерой на его лицо, и в этом его взгляде из-под челки была застенчивость, но были и ум и чистосердечность. Он очень искренний в своих эмоциях, и это видно на экране.
В общем, задача была взять этот сырой актерский материал и дать ему необходимые навыки для того, чтобы сделать этот мегапроект успешным. Мне очень повезло, потому что Арнольд обожает детей и сразу нашел с Эдди общий язык.
Арнольд взял его под свое крыло, и мне кажется, что именно это дало Эдди уверенность в себе.
Еще мне приходилось заставлять его шевелиться, в буквальном смысле этого слова. Перед каждым дублем я просил его делать по 20 прыжков на месте, чтобы он взбодрился и был готов к работе, потому что иначе он был очень вялым. Как и большинство детей, жизнь которых полна эмоциональных переживаний, он как бы отстранялся от реальности. Мы вошли в этот рабочий ритм, и дальше все было прекрасно — он доверял мне, обожал Арнольда и свою работу.
Несмотря на все сложности, Эдди потрясающе справился с ролью. Я считаю, что его персонаж — это сердце фильма. Несомненно, Сара Коннор — культовый персонаж, сильный и запоминающийся. К тому же повествование ведется от ее имени, но на самом деле это история Джона, и мы смотрим на Сару его глазами.
Режиссер Джеймс Кэмерон
Chris Pizzello/Invision/AP— Второй «Терминатор» гораздо сложнее первого — в том числе и драматургически. Расскажите, как вы разрабатывали сценарий?
— Для меня и первый, и второй фильм на самом деле — об обезличивающем эффекте технологий, о технологичном обществе, где люди теряют человечность и способность к сопереживанию. Терминатор — персонаж, которого характеризует полное отсутствие всего человеческого. Он не знает сочувствия и сострадания, ему чужды чувства жалости, раскаяния и страха, и он ни перед чем не остановится. Он в буквальном смысле механизм, машина. Во втором фильме Сара Коннор становится таким механизмом, при этом запрограммированным. Она становится единым целым со своей миссией. У Терминатора ведь нет миссии, нет цели — он должен защищать Джона и все. У Сары цель есть, и, когда она ее перед собой видит, она моментально переключается в режим Терминатора. Примерно такие идеи рождались из наших обсуждений с Биллом (Уильямом Вишером, соавтором сценария. — «Газета.Ru»).
В результате я написал основную часть диалогов и сцен, но сам сюжет — это результат нашего с Биллом совместного творческого процесса.
— Почему вы решили сделать акцент именно на истории Джона?
— Думаю, что все предпосылки сиквела есть в первом фильме. Есть перспектива большой войны и этот легендарный персонаж, о котором все наслышаны. Джон Коннор спасает человечество, учит людей давать отпор, одерживает победу над машинами и становится лидером сопротивления. Как можно не рассказать эту историю? Но это слишком предсказуемо. Идея состояла не в том, чтобы рассказать эту грандиозную историю из будущего, а в том, чтобы показать героя в 10-летнем возрасте, когда мать повторяет ему снова и снова, что ему предстоит стать спасителем всего человечества. Мы видим, как от этого у него едет крыша, как у нее едет крыша и какой отпечаток это накладывает на их отношения.
Один из моих любимых моментов в фильме — сцена их побега из психбольницы. Джон проникает туда, чтобы вызволить мать. Она его обнимает — и это то, чего он хочет больше всего на свете, — но в ее объятиях он вдруг понимает, что на самом деле она не обнимает его. Она проверяет его на наличие травм и повреждений, как холодный робот, выполняющий свою программу, цель которой — поддерживать в нем жизнь и готовить его к спасению человечества. Она несет на себе неимоверный груз этой миссии, из-за чего ей уже трудно быть матерью. Эта сцена — переломный момент для Джона, потому что именно тогда он понимает, что мать уже не станет другой.
Она даже бранит его за то, что он рисковал своей жизнью ради ее спасения.
— Я знаю, что изначально финал фильма должен был быть другим. Расскажите о нем.
— По сценарию, в конце фильма мы видели 62-летнюю Линду в возрастном гриме, но зритель совершенно точно не был морально готов увидеть 62-летнюю Сару Коннор. Сейчас я понимаю, что если решаешь показать персонажа в возрастном гриме, то нужно заявить об этом где-то в начале фильма и прожить жизнь этого персонажа на экране вместе с ним. Нельзя внезапно взять и «состарить» его в последнюю секунду, даже если грим сделан мастерски — благодаря Стэну Уинстону. Но как бы то ни было, Марио и Энди (Марио Кассар и Эндрю Вайна, продюсеры фильма. — «Газета.Ru») не нравился этот финал, и они меня убедили придумать новый. Финальные кадры с шоссе, уходящим в никуда, были добавлены в монтажной студии буквально на следующий день.
Я попросил кадры с шоссе — на самом деле это самое начало сцены, в которой камера вертикально панорамирует и показывает здание «Кибердайн».
Посмотрите финальные кадры фильма, потом отмотайте — это одни и те же кадры. В общем, либо я должен был использовать эти восемь секунд шоссе, либо мне нужно было снять что-то другое, но на это не оставалось времени. Теперь мне нужно было придумать текст, который умещался бы в эти восемь секунд. После нескольких попыток, не вписывающихся в хронометраж, я остановился на фразе «Если робот, терминатор, смог осознать ценность человеческой жизни, возможно, мы тоже способны на это». Я позвонил Линде Хэмилтон и надиктовал ей это по телефону. Она в этот момент сидела в будке на студии звукозаписи в Лос-Анджелесе. У нас даже не было времени на то, чтобы привезти ее к нам на студию постпродакшен недалеко от Сан-Франциско. Она тут же записала эту фразу, и мы вставили ее в звуковую дорожку. В общем, у нас было всего два-три дня на то, чтобы придумать концовку, а сейчас, когда смотришь фильм, невозможно себе представить что-либо лучше ее.
— А как вы придумали маркетинговую кампанию, привлекшую к боевику женскую аудиторию?
— Тут все просто. Фильм рассказывает историю одной семьи. Главный персонаж — мать, которая защищает и оберегает своего сына. Мы решили запланировать дневные показы с расчетом на женщин (домохозяек) и посмотреть, что из этого выйдет. Пошли анонсы, и спрос среди женской аудитории был настолько высокий, что к моменту выхода фильма в прокат аудитория составляла 49% женщин и 51% мужчин. Интерес к Саре и ее сюжетной линии был огромным, потому что она, на самом деле, является проводником во всей этой истории.
Люди не подозревали, что Терминатор окажется положительным персонажем. Они думали, что он так и останется отрицательным персонажем, с которым они не смогут установить контакт на эмоциональном уровне. Мой вызов самому себе как кинематографисту состоял в следующем: если я смогу заставить зрителя рыдать в сцене гибели Терминатора, то это будет означать, что я сделал настоящее кино. Если у тебя получается устроить людям кинопутешествие, результат которого на момент окончания фильма оказывается диаметрально противоположным ожидаемому, — это довольно круто.
Мне кажется, что этот мой личный профессиональный вызов самому себе — одна из главных причин, почему фильм получил такой хороший отклик.
— Даже спустя 25 лет спецэффекты смотрятся потрясающе. Как вам удалось достичь таких результатов, имея в распоряжении технологии того времени?
— Действительно, прошла уже четверть века, а я до сих пор горжусь этим фильмом в том числе и с визуальной точки зрения. Мне кажется, он до сих пор держит марку. Сейчас было бы так просто сделать жидкий металл с помощью компьютерной графики, но тогда у нас такой возможности не было. А ведь он должен иметь правильный отблеск, обладать нужным весом и вязкостью... Мы использовали много бутафорных голов и рук, созданных мастером визуальных спецэффектов Стэном Уинстоном из хромированного пластика, резины или стекловолокна, которое могло деформироваться особым образом, — так мы обходились без компьютерной графики.
Эффект расплавленной стали было особенно сложно воспроизвести. Нам было нужно, чтобы сталь переливалась через край и стекала на землю. Пришлось построить контейнер в виде плавильной печи, в стенках которого были вырезаны щелеобразные отверстия с подсветкой изнутри, чтобы создать вид расплавленной стали, стекающей вниз. Этим в основном занимался художественно-постановочный отдел.
— Насколько сложным был постпродакшен фильма с такими инновационными спецэффектами?
— Последние пара месяцев были кошмаром наяву. Работа шла сутками, и я практически жил все это время то в монтажной, то за микшерным пультом. Я спал по 4–5 часов в день только для поддержания сил. Было выпито очень много кофе. Я работал с прекрасной командой, просто нам приходилось очень быстро действовать. Тогда ведь не было цифрового интернегатива и цифровой цветокоррекции — все приходилось делать в химлаборатории.
Времени оставалось очень мало, звук уже был сведен, и, чтобы вписаться в сроки, мы придумали совершенно новый способ цветосинхронизации.
Мы еле успели.
— Что вы чувствуете сейчас, когда говорите о фильме, который вы сняли 25 лет назад?
— Чувство очень странное — прошла четверть века, а я до сих пор отчетливо помню столько моментов, связанных с работой над фильмом. Я помню, когда и где я стоял, расположение осветительных приборов Musco, откуда поехала камера, о чем мы говорили на площадке... Процесс работы над этим фильмом оставил очень живые воспоминания. Эмоциональный накал был высочайшим.
— Как вы считаете, смогут ли зрители, посмотрев «Терминатор-2: Судный день» в новом формате, открыть фильм для себя заново?
— Сама возможность посмотреть сейчас «Терминатор-2» в 3D на большом экране многих приведет в восторг. С момента выхода фильма прошло 25 лет, многие его поклонники тогда еще даже не родились, а те, которые тогда были подростками, сейчас ведут более размеренный образ жизни. Они редко ходят в кино и, скорее всего, смотрели фильм только на DVD или Blu-ray, так что у них теперь есть отличный повод для похода в кинотеатр.
Кроме того, конечно же, сам формат 3D добавляет изображению не только глубины, но и ясности. В 3D образы кажутся еще более реалистичными.
У меня в компании работает прекрасная слаженная команда, и мы сотрудничаем с самой лучшей в мире студией, Stereo D, занимающейся переводом фильмов в 3D, — до этого они работали над «Титаником». Вообще я очень доволен результатом. Фильм смотрится невероятно эффектно.
