Цивилизация
— С чего начался «Тобол» — с предложения написать сценарий для сериала или с идеи романа?
— История «Тобола» началась с того, что мне предложили написать сценарий восьмисерийного драматического сериала. Я принял это предложение, потому что давно хотел поработать в формате драматического сериала, лучшими образцами которого считаю продукты каналов HBO и AMC. Я мог выбрать любую эпоху и любых героев и в итоге остановился на эпохе Петра I и знаменитом сибирском зодчем, картографе и летописце Семене Ремизове. Эта тема мне была знакома, я уже немного касался ее в своем телепроекте «Хребет России».
Но съемки дело небыстрое, а в наше кризисное время еще и ненадежное, у меня уже были случаи, когда мои сценарии подвисали, потому что у киношников заканчивались деньги.
Это всегда досадно, потому что история, которую ты хотел рассказать многим, превращается в домашнее чтение единственного продюсера. Поэтому я и решил, что на основе собственного сценария напишу и роман, который точно получит широкую читательскую аудиторию.
— Выходит, сериалы стали прибежищем для больших форм?
— Конечно. Я же еще параллельно задумал сделать третью часть проекта — документальную книгу «Дебри», в которой уже будет рассказана реальная история Сибири в формате нон-фикшн.
— С какой периодичностью будут появляться разные части проекта?
— Первая часть романа вышла в конце ноября, к весне появится книга «Дебри», а летом я закончу вторую часть «Тобола». А съемки сериала начнутся в марте следующего года, надеюсь, что в 2019 году его покажут по телевидению. О своей заинтересованности уже заявил Первый канал.
— Документальная книга должна стать просветительской частью проекта?
— Да, ведь зачастую люди судят об истории по романам, а художественный текст — вещь специфическая. Главная его цель — передать образ эпохи. И для того, чтобы этот образ был драматургически выразительным, от истории порой приходится отступать — в пределах разумного, конечно. Вот, чтобы читатель мог судить о реальной истории Сибири, я и решил сделать документальную книгу.
— А по сериалам можно судить об истории?
— Ни в коем случае. Мало того что сериал — это синтетический жанр, это еще и жанр третьего передела.
Первичен, конечно, документальный текст, потом на его основе создается роман, для которого в поддержку реальным событиям и героям придумываются дополнительные персонажи и коллизии, некоторые события в угоду драматургии сжимаются или укрупняются, то есть уже приходится переиначивать исторический материал.
И только потом идет фильм — для него еще раз все переворачивается с ног на голову. И я сейчас имею в виду не только режиссерскую интерпретацию текста, но и другие необходимые составляющие киноиндустрии. Например, в фильме историческая достоверность может зависеть от бюджета, костюмов, местности, где будут проходить съемки, от декораций и актеров.
— Ваше участие в съемках ограничивается тем, что вы написали сценарий, или вы будете консультировать съемочную группу?
— Лично мне это не особенно интересно, хотя какая-то доля моего участия в съемках прописана в договоре: иногда нужно дописать отдельные реплики для героев или консультировать художников по костюмам и архитектуре. Продюсер «Тобола» попросил меня нарисовать усадьбу картографа Ремизова, потому что ее чертеж не сохранился. И я нарисовал; в свое время я занимался деревянным зодчеством на факультете искусствоведения и кое-что понимаю в этом. Специалисты сделали по моему рисунку чертеж, и сейчас в Тобольске уже строят музей-усадьбу Ремизова, где сначала пройдут съемки, а потом будет постоянно действующая экспозиция.
— Съемки будут проходить в Сибири?
— Какая-то часть съемок обязательно пройдет в Сибири: в Тобольске и в Тюмени.
— Какую роль во всей этой истории играет регион? Вы отталкиваетесь от темы или все-таки от места?
— Регион — это всегда бэкграунд. Он задает интонацию, ритм, определяет культурную составляющую и общий образ. Я всегда очень подробно его изучаю не только по историческим трудам, но и на месте. Главный мой принцип: «Смотри, что пишешь». Только проехав по этим местам на машине, можно почувствовать пространство и фактуру территории.
— На какие материалы вы опирались, что изучали, прежде чем сесть за роман?
— Если я начну перечислять все труды, то список будет в два раза больше этого интервью. Нет одной исчерпывающей книги по всей теме. Огромное количество научных источников. Этот период довольно неплохо изучен. Целая гора книг, в общем.
— По самой Сибири ездили? Какие материалы там собрали?
— Книга «Дебри» рассказывает не только о Тобольске, но и о других значимых точках в истории Сибири. Для того чтобы рассказать ее адекватно, разумеется, пришлось поездить. В Иркутске, Новосибирске, Томске живут очень разные люди. Многие артефакты сибирской истории вообще занесены черт знает куда. Например, Башня Братского острога, в которой некогда сидел протопоп Аввакум, раньше стояла в Прибайкалье, а теперь она в Москве. Или есть еще знаменитая «Томская писаница», которую открыл шведский ученый Филипп Иоганн Страленберг. Она находится на реке Томь. Очевидно, что Страленберг обратил внимание на эту скалу, потому что видел подобные наскальные рисунки — петроглифы — в Швеции на холме Танум. Мы специально ездили и туда тоже.
— То есть в документальной книге география и проблематика будут шире?
— Да, документальная книга — это не просто текст, это еще и контекст.
— Вы уже не в первый раз выбираете для осмысления «смутные времена» российской истории. Обнаруживаете в них какие-то закономерности, видите параллели с сегодняшним днем?
— Вы знаете, я никогда не апеллирую к современности напрямую, мне кажется, что это провальная художественная стратегия.
Да и пояснительного смысла в ней мало — не стоит объяснять одну эпоху с помощью другой.
Но, конечно, есть какие-то исторические константы, которые не меняются с течением веков и сменой поколений. С этими вещами я как раз и работаю.
— Вы же показываете в «Тоболе» сибирскую идентичность.
— Показываю, но «Тобол» я писал не с целью восстановить идентификацию региона. Просто я уже так насобачился в этих вопросах, что получается автоматически.
— Насколько хорошо осмыслен этот период в литературе?
— Довольно хорошо, но проблема в том, что осмысление ограничивается краеведческой литературой. То есть это книги местного хождения, которые не получили всероссийской огласки, а потому читателю практически неизвестны.
Но у нас в литературе такое количество незакрытых гештальтов, что закрыть их все — жизни не хватит.
— Выходит, вы возвращаете Сибирь массовому читателю?
— Я себе такой цели, разумеется, не ставил и писал о том, что мне интересно. Но я понимаю, что книга получит широкое распространение и будет известна в России. Пусть это прозвучит нескромно, но это так.
— В этом году вы впервые за долгое время стали принимать участие в литературных премиях, хотя раньше всегда отказывались от участия. Что изменилось?
— Теперь я понимаю, что возвращение было ошибкой, которую я исправлю. Два года назад я перешел в издательство АСТ, в Редакцию Елены Шубиной, и меня уговорили вернуться к премиям. Я и раньше не отрицал премиальный процесс, просто не видел для себя в нем места.
Мои романы «Географ глобус пропил», «Сердце Пармы», «Золото бунта» номинировались на все премии так называемой большой тройки, но были проигнорированы.
Премии, конечно, структурируют литературный процесс, но делают это не совсем адекватно, потому что реальный расклад сил и реальная художественная ценность произведений не совпадают с тем положением вещей, которое мы видим. Например, есть культовый писатель Пелевин — где его премии? Десять лет назад я сформулировал для себя тезис о том, кто получает литературные премии. Это либо члены тусовки, либо люди, лояльные тусовке, либо фигуры компромисса. Я ни то, ни другое, ни третье. А мой тезис, к сожалению, по-прежнему актуален.
