Цивилизация
Британский драматург Майкл Фрейн, написавший пьесу «Демократия», хорошо известен в России. Только в Москве, например, поставлены и «Копенгаген» (МХТ им. А.П. Чехова), и «Шум за сценой» (Театр Моссовета). «Демократия», как и «Копенгаген», обращена к реальным историческим фактам и подлинным личностям, хотя, разумеется, изрядная доля вымысла в них присутствует. В центре нынешней пьесы легендарный канцлер ФРГ Вилли Брандт и связанный с ним, едва ли не самый громкий в мире шпионский скандал. Собственно, Брандт и его личный референт Гюнтер Гийом, на деле оказавшийся агентом Штази, тайной полиции ГДР, и есть главные герои этой театральной истории.
Пьеса, с успехом сыгранная в Лондоне и на Бродвее, самим своим названием щекочет нервы, в первую очередь, российского зрителя и выходит на наши подмостки весьма кстати.
Зал, скажем, живо реагирует на слово «либерал», и вообще, историческая фигура политического деятеля, ухитрившегося притушить «холодную войну», ввести в политическую привычку диалог, стремление выслушать, принять и примирить, казалось бы, непримиримых оппонентов, должна сейчас вызывать серьезный интерес.
В этой связи худрук Российского молодежного театра не впервые выбирает материал, не сказать чтобы прямо, на злобу дня, а скорее — «на вырост». Но отправная точка такого предполагаемого роста — сегодняшнее состояние умов, сугубо нынешний общественный расклад. Так было с трилогией Тома Стоппарда «Берег утопии», посвященной русским революционным мыслителям ХIХ века, с «Нюрнбергом» Эбби Манна и его острой общественно-нравственной дилеммой. «Демократия» — третье путешествие в том же направлении.
В интервью перед премьерой режиссер Алексей Бородин назвал свой нынешний спектакль «Берег утопии – 5», имея в виду три части по Стоппарду и сочинение Э. Манна. На самом же деле театр вновь исследует личность, одержимую социальной утопией. В случае с Вилли Брандтом этой личности многое удалось осуществить, возможно, даже совершить невероятное: повернуть две трагически разделенные половины одной нации, ГДР и ФРГ, лицами друг к другу, «утеплить» отношения с Советским Союзом…
Увы, утопии последовательно терпят крах. И так же последовательно рождаются заново, ибо, не будь их, мир, вероятно, сгинул бы в тартарары.
Спектакль РАМТа (целиком «мужской», ибо в пьесе нет ни одной женской роли) разворачивается стремительно. На почти пустой сцене (художник Станислав Бенедиктов) в безликих стеклянных боксах с вращающимися дверями быстро появляются и исчезают герои, чьи имена почти сплошь известны всему сознательному населению страны: Гельмут Шмидт, Ганс-Дитрих Геншер, Хорст Эмке…
Никакого портретного сходства при этом не предусмотрено, схвачен лишь общий, как бы сейчас сказали, «офисный» стиль: пиджаки-брюки-галстуки-портфели. Тем интереснее на контрасте следить за разворачивающейся шпионской интригой. Но еще интереснее — за линией человеческих взаимоотношений, ибо режиссер Бородин, как всегда, сосредоточивает внимание именно на человеческой составляющей рассказанной истории.
Вилли Брандта играет Илья Исаев, Гийома — Петр Красилов. Первый могуч телесно, сдержан и достаточно закрыт. Второй — откровенно суетлив и ребячлив. Казалось бы, этот Гийом никак не может вызвать у искушенного политика ни крупицы доверия. И в спектакле не раз возникают моменты, когда Брандт-Исаев ясно дает понять: все ему все про этого референта хорошо известно. Однако никаких действий канцлер не предпринимает.
Разворачивается весьма увлекательная интрига чисто психологического свойства. Ведущий повествование от собственного имени Гийом-Красилов мечется между канцлером, под обаяние личности которого явно успел подпасть, и долгом агента госбезопасности ГДР. Его «работодатель», полковник Штази Арно Кречман (Андрей Бажин) маячит тут же, бывает, просто стоит между Брандтом и его референтом, невидимый, но работающий, не смыкая глаз. Компания членов правящей партии СДПГ бодро готовится к очередным выборам. А выиграв их, дружески пьет любимое красное вино и затем, разбившись на однополые пары (время женщин в политике было еще впереди), легкомысленно кружится в вальсе. Эта сцена откровенно смешна, но есть в ней легкий привкус абсурда и горькое предчувствие.
Такие чисто театральные «восклицательные знаки» возникают в спектакле не раз. Один из них: медленное и почти фантастическое, будто во сне, шествие правительственной делегации ФРГ по помосту, врезанному в зал: первый визит на половину, отсеченную Берлинской стеной. Все заканчивается тем же, что и произошло в действительности. Однако Брандт и Гийом успели не только услышать друг друга, но и глубоко оценить и душевно привязаться. Чужие с точки зрения государственных интересов оказались здесь своими на человеческом уровне, свои же — наоборот.
Так процесс «глобального потепления» на политической арене уперся в сугубо человеческий фактор.
А само слово «демократия», привычно понимаемое как конкретный политический режим, решительно съехало в сферу непостижимых человеческих коммуникаций. Вот такая произошла театральная инверсия смысла. Утопия, конечно. Впрочем, для театра она вполне простительна.
