Цивилизация
Сюжет Назыма Хикмета — поэта, идеалиста, любимца женщин, проведшего треть жизни в тюрьмах родной Турции за коммунистическо-революционную деятельность и использованного Советским Союзом в качестве знамени борьбы за мир — той, что может камня на камне не оставить. Советские переводчики переписывали его стихи в «правильном духе», чем он страшно возмущался; его давно нет на этом свете, и
сейчас трудно найти человека, что процитировал бы на память что-нибудь из Хикмета, — а «Легенда о любви» живет более пятидесяти лет.
Музыка Арифа Меликова — автора нескольких изобретательных симфоний, но прославившегося в мировом масштабе именно как автор «Легенды о любви». Хореография Юрия Григоровича, что три десятилетия правил в Большом, все истончая свой талант, все чаще повторяясь и все более жестоко воюя с собственными артистами —
но сотворенная в начале, на самом взлете, когда еще никому не пришло бы в голову, как Плисецкой, назвать старейшину Большого «маленьким Сталиным».
Этот спектакль был создан в дружестве, в счастье — и неудивительно, что он получился так хорош. Впервые «Легенду о любви» зрители могли увидеть в 1961 году в Мариинском (тогда Кировском) театре; через четыре года его перенесли в Большой, и с тех пор он никогда надолго не пропадал из афиши. В годы реконструкции старого здания его периодически показывали в Кремле (новая сцена для «Легенды» непригодна — масштабные шествия скукожились бы в маленьком пространстве);
теперь, когда репертуар исторической сцены постепенно восстанавливается, — пришла очередь и возобновления «Легенды».
Возобновление назвали премьерой (кстати, единственной на главной сцене Большого в этом сезоне), но в хореографии практически ничего не изменилось.
К счастью — потому что те спектакли, что Юрий Григорович при недавних возобновлениях редактировал («Щелкунчик», «Спящая красавица», «Баядерка»), менялись к худшему — в них возникали неожиданные прорехи и не менее неожиданные заплатки. В нынешней редакции — практически все, как было: начиная с пяти ударов литавр, в которых зашифровано посвящение пяти людям, причастным к созданному в 1961 году балету (Хикмет, Меликов, Григорович, дирижер Ниязи и художник Симон Вирсаладзе), через все марши дворцовой челяди, все взвинченные любовные монологи, танцы воды и огня — к патетическому финалу.
Поменялись исполнители. Светлана Захарова выходит в роли царицы Мехмене-бану, которая отдала свою красоту бродячему колдуну в обмен на жизнь заболевшей сестры; не себя и не корону, которую предлагала, — а именно красоту; теперь она может появляться на публике лишь с тряпкой на лице.
Классическая балерина, в любых балетах чуть охлаждающая, облагораживающая любые мелодраматические коллизии, Захарова превратила «Легенду» в историю о взламывании льда.
Вот только что ее героиня надменно правила страной и даже в момент колдовской трансформации сдерживала чувства (да, шарахалась от зеркала, но никаких истерик) — и вот в момент, когда она понимает, что приглянувшийся ей молодой человек, придворный художник Ферхад, влюбился в ее миловидную сестру, с Мехмене начинает твориться что-то невообразимое.
Ноги стреляют вверх так, будто там, над головой, что-то надо разбить; тело проламывает пространство, кричит и корчится, оставаясь все тем же безупречно гармоничным инструментом балерины Захаровой.
Когда Ферхад и Ширин бегут из дворца — Мехмене снаряжает погоню и сама ее возглавляет; в этот момент ей поставлен высокий шаг, правая рука балерины вытянута вперед. Безусловная ассоциация с нацистскими маршами, тогда найденный Григоровичем прием — через несколько лет у него так же будет маршировать Красс, отправляясь подавлять восстание Спартака. Но у Захаровой это движение выглядит последней попыткой Мехмене сохранить внешнюю форму, заковать в лед бунтующее тело, которое уже выгибалось в мостик в одинокой спальне; не получится, героиня скоро сдастся.
Эта «Легенда о любви» стала спектаклем Захаровой, историей ее героини. Денис Родькин, которому досталась роль Ферхада, лишь к третьему акту объяснил в танце, что же, собственно, нашли две царственные сестрицы в красящем стены парне.
Николай Цискаридзе, лучший из Ферхадов Большого театра, настаивал в свое время на том, что герой — художник, творец, предполагалось, что Мехмене и Ширин влюбляются так, как свойственно дамам влюбляться в живописцев.
Меж тем у Хикмета он — герой в более древнем изводе, чем извод романтический.
Он из тех героев, что побеждали гидр, прорубали скалы и укрощали диких лошадей: мускулы, отвага, простодушие.
Ферхад у Родькина в течение двух актов именно таким персонажем и был: ладно сложенный, легко взлетающий в сложных прыжках, он своим существованием слегка оскорблял Мехмене-бану, намекая на то, что ее страсть продиктована исключительно физиологией.
И лишь в третьем акте в танце появилась та сложная игра художнической самоуверенности и насмешки, что от века завораживает дам и девиц в господах творцах;
появился Ферхад-художник. Что касается Ширин, то Анна Никулина провела свою роль на одной ноте наивности-наивности-наивности: трепетала пальчиками в воздухе, перебирала пуантами и так и не объяснила аудитории, что в ее героине нашел Ферхад.
Кордебалет был замечательно точен и тогда, когда дворцовой свитой пускался в погоню за беглецами, и тогда, когда изображал толпу народа, страдающего от нехватки воды в долине (герой был приговорен царицей к прорубанию горы в поисках источника — и не отказался от работы даже когда Мехмене его уже простила). Оркестр вспоминал партитуру с трудом и периодически фальшивил; к тому же небольшой ансамбль в кулисах (он играл, когда шли внутренние монологи героев; оркестр в яме отвечал за внешние события) был запрятан так, что его звучание казалось искусственно-фонограммным; до реконструкции такого не было — то ли музыкантов пересадили, то ли акустику порушили.
Но, несмотря на периодические проблемы со звуком, «Легенда» доказала, что она живее всех. И все же одной премьеры в год на исторической сцене все-таки мало, и гендиректору не стоит бояться отдавать ее под новые постановки. «Легенда»-то в 1961 году была революцией в балете — почему бы не задаться целью заполучить для театра не менее важную вещь, но придуманную уже в наше время?
