Цивилизация
Продюсерско-режиссерский дуэт Ольги Дыховичной и Ангелины Никоновой этой осенью часто дает о себе знать. В прокате фильм «Велкам хом» — независимая и малобюджетная комедия о жизни русских эмигрантов в Нью-Йорке. Осенью же должен был пройти организуемый ими (и основанный режиссером Иваном Дыховичным) фестиваль независимого кино «2morrow/Завтра», однако ему было отказано в господдержке. Никонова и Дыховичная запустили краудфандинговый проект, первоначальной целью которого был «фестивальный день», однако сбор народных средств пошел настолько успешно, что, возможно, денег хватит и на отдельный фестиваль – правда, менее масштабный, чем планировалось. Дыховичная и Никонова рассказали «Газете.Ru» о съемках в Нью-Йорке, кинофестивалях в Москве и отношении Минкульта к независимому кинематографу.
— Съемки «Велкам хом» проходили в том числе и в Нью-Йорке. На выбор натуры повлиял тот факт, что вы получили режиссерское образование в Штатах?
Ангелина Никонова: В какой-то мере да. В фильме меня интересовало, что для человека в современном мире значат такие понятия, как дом, мечта и успех. А Нью-Йорк по-прежнему для многих ассоциируется с городом мечты. Естественно, это не более чем красивый миф.
Ольга Дыховичная: На самом деле Нью-Йорк еще жестче, чем Москва. У нас ты можешь встретить человека, излить ему душу – и он тебя выслушает, поймет, пусть это даже просто случайный попутчик в купе поезда. А там – дикая дистанция между людьми, хотя на вид все доброжелательные, но через эти формальные улыбки не прорваться. Я наконец поняла,
почему в американских фильмах ньюйоркцы снимают квартиру большой компанией: не только из материальных соображений, но также из-за своего тотального одиночества – для них это единственный способ посидеть с кем-то вечером за чашкой чая.
— С какими трудностями вы столкнулись на съемках в Америке?
А. Н.: Если в кинопроизводстве бывает какой-то набор сложностей, то все его составляющие мы на себе испытали. Уже начиная с того, что огромных усилий стоило выстроить рабочую коммуникацию с американской съемочной группой – приходилось любую свою команду облекать в вежливую форму. Это выглядело примерно так: «Простите пожалуйста, не затруднит ли вас перенести свет слева направо?» – и так каждый день по тысяче раз. Если вы, не дай бог, забываете улыбнуться один раз в начале фразы и три раза в конце, американцы тут же жалуются на ужасное к ним отношение.
— По-вашему, где сложнее снимать кино – в США или в России?
А. Н.: В США очень сложно снимать кино во многом из-за давления многочисленных профсоюзов, в которых состоит чуть ли не каждый участник кинопроцесса – не только сценаристы, режиссеры и актеры, но и, например, водители грузовых машин, обслуживающие киноплощадку. Профсоюзы требуют соблюдения огромного количества правил, из-за чего сделать картину за небольшие деньги становится архисложно. В наших реалиях главное – найти единомышленников, ведь по сути с современными технологиями можно снять что угодно.
Как показывает практика, бюджет тут даже не особенно важен. И мы своим примером это доказали – наш прошлый фильм «Портрет в сумерках» был снят на фотоаппарат Mark II.
Тут вопрос в другом – насколько тебе важно высказаться.
— Вам удалось как-то вырасти или повзрослеть в работе над этим фильмом?
А. Н.: Многие зрители видят мой стиль и говорят, что они могут точно сказать, что это мое кино. Хотя я не очень понимаю, из каких элементов это складывается, видимо, изнутри это сложно видеть.
В этом фильме я ставила перед собой простую задачу – я хотела сделать кино свободное и в то же время внятное, с крепкой фабулой, чтобы история провоцировала зрителя на достаточно широкую палитру эмоций — от смеха до глубокой задумчивости после просмотра.
Как и в предыдущей работе («Портрет в сумерках». — «Газета.Ru»), я намеренно отказалась заигрывать со зрителями и тем более с кинокритиками. Продюсеры мне советовали сделать картину продолжительностью ровно 1 час 45 минут, чтобы поместить ее в категорию зрительского кино, но я противостояла этому. Сейчас «Велкам хом» длится 1 час 56 минут. 11 минут принципиальности.
— В этом году фестиваль независимого кино «2morrow/Завтра» не получил господдержку. У вас есть версия, почему киносмотр, существующий не первый год, столкнулся с подобной проблемой?
О. Д.: Безусловно, это несправедливо, когда фестивалю, имеющему долгую и успешную историю, отказывают в поддержке. Тем более когда речь не идет о каких-то космических суммах – по сравнению с другими московскими фестивалями наш бюджет в десятки раз меньше. Конечно, пользу трудно измерить в каких-то категориях, но
я вижу очереди в кассы, вижу наше участие в судьбе некоторых кинематографистов.
По сути, мы делаем кинокампус, цель которого — за короткий срок вдохновить человека взять камеру и пойти снимать. Это очень важно, потому что для такой огромной территории, как Россия, производится ничтожно мало фильмов – на уровне средней по размеру европейской страны – это ненормально. Должно быть больше молодого кино, больше раскованного и малобюджетного кино.
А. Н.: Мне кажется, мы стали заложниками своего названия «фестиваль независимого кино». Сейчас слово «независимый» приобретает какой-то новый смысл, поэтому, наверное, стоит в очередной раз расшифровать, что имеется в виду под ним. В нашем случае это авторское, свободное высказывание, которое не зависит от бюджета и от других обстоятельств, как правило, снимается без продюсерской поддержки. Режиссер просто делает то, что считает нужным, и наша задача дать ему возможность быть услышанным.
— А насколько вообще применимо к отечественному кинематографу понятие независимого кино?
А. Н.: Разумеется, применимо. Это понятие особенно актуально в провинции, где режиссерам еще сложнее найти поддержку у крупных продюсеров или больших компаний, но зато у них есть больше места для авторского маневра, им никто не навязывает свою точку зрения, с которой так или иначе человеку, связанному контрактом, приходится считаться. Чисто авторское высказывание существует только в независимом кино, где вы сами себе продюсер и когда вы несете ответственность от А до Я.
— Можно ли сказать, что сейчас в кино такая ситуация: режиссер попадает либо под диктат продюсеров, либо под госзаказ,– третьего не дано?
О. Д.: В российском кино государство заняло ту же позицию, какую в США занимают большие студии.
Как и фирмы-гиганты диктуют режиссеру, что делать, и платят ему за это деньги, так и Минкульт занимается по сути тем же самым.
В киноиндустрии это все инструменты давления и контроля над автором. Но третий путь все-таки есть: бери камеру и снимай, уговаривай группу с тобой работать, ищи актеров среди своих друзей.
А. Н.: Да, и не надо ходить с протянутой рукой. Если вы хотите снять кино, вы его сделаете. А если сомневаетесь в себе или боитесь чего-то – отговорок миллион, одна из самых популярных – «мне не дают денег на кино». По большому счету это такой естественный отбор, где все решает сила желания. Другое дело, в киноиндустрию ввиду ее элитарного статуса, сложившегося годами, пробиться действительно чрезвычайно сложно, и мы в рамках нашего фестиваля как раз работаем над тем, чтобы снизить градус этой… элитарности.
— По вашим ощущениям, что Москва потеряет, если в нынешнем году фестиваль не будет проведен?
О. Д.: Безусловно, потеряет много. За эти годы мы часто становились чуть ли не единственной возможностью для многих авторов показать свои работы на большом экране. В программы «2morrow/Завтра» мы включали фильмы, которые не выходят в прокат, а крупные фестивали – не резиновые и просто физически не могут охватить то количество картин, на которые им поступают заявки. Поэтому можно сказать, мы знакомим зрителя с новым интересным кино, где практически каждый фильм – своего рода раритет, который нигде больше не доведется увидеть. Кроме того, могу с гордостью отметить, что
на последнем Гетеборгском фестивале была представлена программа российского кино, состоящая из двух десятков фильмов, – благодаря тому, что у нас на «2morrow/Завтра» два года подряд в жюри присутствовали арт-директор и директор этого крупнейшего скандинавского киносмотра.
То есть мы стали инструментом, необходимым для налаживания культурных связей между молодыми кинематографистами России и Европы. Для нас это приоритетная задача.
А. Н.: В стране не первый год ведутся разговоры о том, как нужно развивать российское кино.
Мы молча берем и делаем.
Но инициатива наказуема. И потеряв надежду, что Минкульт все-таки оценит наш вклад и поддержит нас, мы решили действовать самостоятельно и запустили проект краудфандинга на planeta.ru. И между прочим, получили даже большую поддержку, чем ту, на которую рассчитывали.
О. Д.: У нас в конкурс вошла программа «Офсайд», в рамках которой демонстрируется региональное независимое кино из Бурятии, Якутии, Казани и других регионов.
А. Н.: Кураторы этой программы Иван Чувиляев и Мария Кувшинова в течение нескольких месяцев собирают эти фильмы по крупицам в разных районах и регионах России. И это не просто ты зовешь, и все прибегают – была проведена действительно большая исследовательская работа; к сожалению, о региональном кино у нас не знают, оно существует как параллельная реальность.
— Некоторые программы «2morrow/Завтра» несколько лет подряд курировал Тревор Грот – программный директор национального американского фестиваля независимого кино «Сандэнс». Есть ли договоренность с ним на этот год?
О. Д.: Тревор Грот относится с пониманием к сложившейся ситуации, он готов включиться в работу, если мы сможем гарантировать, что фестиваль точно состоится. До недавнего времени у нас не было определенности на этот счет. Более того, у нас уже готов список картин, которые мы хотели бы показать на «2morrow/Завтра», но, не имея гарантий, что фестиваль пройдет в определенные даты, мы не имеем права входить с авторами в конкретные договоренности.
А. Н.: Профессиональное доверие у людей западной культуры очень трудно завоевать и очень легко потерять. Так что обещать что-либо нужно аккуратно, нельзя «букировать» человека на определенные даты «на всякий случай».
О. Д.: Конечно, в России профессиональная этика далеко не всегда соблюдается, но с другой стороны, у любой национальной черты есть и позитивная сторона.
Все эти наши «авось», «в последний день», «на всякий случай», «как-нибудь» нередко способствуют также высоким результатам, потому что все более гибко.
Ведь наши люди не обижаются, если ты не выполняешь какие-то договоренности, но извиняешься, также можешь перенести дату встречи и даже опоздать, ссылаясь на пробки. В западной культуре подобные вещи грозят потерей авторитета. Поэтому если ты сказал, что фестиваль пройдет в конце ноября, то наши иностранные партнеры не будут готовы принять информацию, что киносмотр переносится, допустим, на декабрь.
— Как вы считаете, есть ли интерес к молодому российскому кино на международных кинофестивалях?
О. Д.: Крупные киносмотры действительно ориентируются на известные имена. Основной конкурс в Каннах на 80% состоит из имен, постоянно повторяющихся на протяжении 20 лет. Остальные 20% неохотно освещаются медиа, хотя на самом деле, возможно, именно они определяют будущее кино. Разумеется, разглядеть новые имена сложнее, чем снять сливки с состоявшихся мастеров.
А. Н.: Кураторы МКФ в Роттердаме, Гетерборге, Сан-Себастьяне с открытыми большими глазами приезжают в Россию, выискивая что-то интересное. Я вижу, что русское кино на современном этапе представляет огромный интерес для мировой аудитории.
— А есть ли у вас ощущение, что русское авторское кино интересно зрителям?
О. Д.: Пусть аудитория вдумчивых зрителей невелика, но она есть. Для тех, кто несправедливо считает весь русский артхаус чернухой, я скажу, что фильмы должны быть разные – в том числе и с меланхоличным ощущением жизни в России. А как иначе? Какой противовес может быть вот этой мармеладной реальности в телевизоре. Это ответная реакция кинематографистов на происходящее. Как можно оставить в стороне сам факт того, что тебе врут?
На ТВ – постоянное веселье, концерты, играет гармонь, дикий ржач и хохот.
А дальше я поворачиваюсь в сторону реальности, в которой все от обратного. Возможно, художник сегодня единственный, кто вообще может связать эти два подхода, и только на территории искусства может остаться правда жизни и связь с реальностью. Поэтому, конечно, картины, говорящие о грустных вещах, существуют и должны существовать – в противовес большой лжи. Нельзя требовать от кино, мол, «весели меня». И без того достаточно возможностей повеселиться.
