Цивилизация
В подъезде спроецированный на стену Гоголь кокетливо подмигивает. В пятикомнатную квартиру «Нового крыла» ведет не дверь, а шкаф. Доносится топот, какой мог бы сопровождать постановку «Театрального разъезда», трезвонит телефон. В трубке требуют позвать Николая Васильевича.
От выставки, озаглавленной хэштегом, отсылающим к языку «падонкаф» времен ЖЖ, ожидаешь ритуального сожжения литературного наследия и баек о заживо погребенных классиках. Литературные музеи (в перерывах между конференциями и чтениями для своих) контактируют со зрителем преимущественно с помощью мифов и штампов.
«Через гардероб мы попадаем в квартиру и подглядываем за автором, — рассказывает куратор выставки Алексей Трегубов. — По задумке, мы не знаем, кто он, хотя подмигивающий при входе портрет намекает довольно прозрачно».
В этом году Дом Гоголя разросся и, помимо усадьбы, которая соединила музей и библиотеку, занял всю территорию поместья — обзавелся сквером, бесплатным Wi-Fi и велопарковкой. Новая выставочная площадка некогда служила каретным сараем.
Теперь «Новое крыло» трансформировалось в арт-пространство, которое, как говорят кураторы, не будет привязано поводком ни к Гоголю, ни к книгам. Следующие выставки будут выстроены на параллелях, например, архитектуры и поэзии, живописи и музыки.
Уже сейчас площадка претендует на место где-то рядом со специализирующимся на медиаарте «Электромузеем».
Но на выставке #Авторжжет связь между гением и местом разрушать не спешат. «Мы представили Гоголя ныне живущим автором — вынесенный за скобки, в современность», — говорит Трегубов.
Стены прихожей исписаны (порой встречаются послания задом наперед — их следует читать в зеркале), телефон дребезжит, не унимается. «В прихожей постоянно звонит телефон, — рассказывает Анна Румянцева, еще один куратор нового арт-пространства, — зовут Николая Васильевича, напоминают, что у него не оплачены штрафы ГИБДД, или просят перезвонить Жуковскому. Люди разговаривают, записывают на стене послания для автора, а телефонная книга в результате превращается в ковер из цитат».
В гостиной по телевизору переозвученная Екатерина Андреева ледяным голосом зачитывает цитату из письма литературному критику Шевыреву, наложенную на выпуск новостей:
«Перед христианином сияет вечно даль, и видятся вечные подвиги. Он, как юноша, алчет жизненной битвы; ему есть с чем воевать...»
Так Гоголь высказался по поводу украинского кризиса. Следом идут программа «Давай поженимся», «Ирония судьбы» и реклама семейного хетчбэка — тоже озвученные гоголевскими текстами, которые на удивление ладно ложатся поверх телеэфира.
«Гоголь все предвидел, — поясняет Румянцева, — все то, что он написал в девятнадцатом веке, можно смело транслировать по телевизору сегодня».
Звук ударяющихся о тарелки (и зубы) вилок, тень Гоголя, торчащая на стене, длинный стол, как в селе на свадьбе. В столовой среди пластмассовых яблок и груш рассыпаны буквы. Они, очевидно, символизируют процесс творчества, которому что еда, что празднично-затхлый быт — все нипочем. «С каждой комнатой зритель все больше включается в интерактив: за телевизором можно просто наблюдать, а здесь уже ты общаешься с автором, слышишь его гостей», — рассказывает Трегубов.
Соприкосновение, правда, происходит не столько с автором, сколько с его произведениями. По идее, такая выставка должна читаться как метатекст:
из Гоголя здесь вытащили обрывки фраз, основных персонажей, воспоминания современников и перевели их в бодрый медиаформат — надписи люминесцентной краской, телевизор, буковки, разбросанные среди пластмассовых яств на столе.
Впрочем, с текстом в «Новом крыле» обращаются настолько вольно, что в определенный момент его перестаешь замечать.
Далее, в ванной, Гоголь поет романс «Тебя зову» на собственные стихи из сожженной еще в юности поэмы «Ганс Кюхельгартен». Интерьер темного кабинета ограничен замаскированным под печатную машинку принтером. Каждому, кто посмотрит в глазок на сидящего во дворе автора, точнее на памятник работы архитектора Андреева, Гоголь, как заправская гадалка, выдает пророчество.
По формату все это, конечно, является топором вырубленным литературным диснейлендом, — музеем, организованным по принципу контактного зоопарка.
Выяснилось, что с тенью Гоголя можно делать селфи.
Оказывается, дом писателя может не быть складом, мнящим себя обиталищем муз. И ощущение бескомпромиссной серьезности всего происходящего, как на семейном ужине или в операционной, тоже необязательно.
При этом мультимедиа-потешки, которые должны расшевелить аморфного зрителя, все равно остаются довольно сомнительным способом актуализировать автора и его текст.
Однако в случае с первым проектом «Нового крыла» интересен другой нюанс:
бутафорский музей писателя, каким, по сути, является выставка, оказался живее и свежее настоящего.
Отличает выставку именно эта потребность в зрителе — редкая, почти раритетная особенность для все более замыкающихся на себе арт-пространств. Берется она, возможно, из театрального опыта кураторов выставки: Алексей Трегубов — главный художник «Школы современной пьесы», Анна Румянцева работала как сценограф в Театре Маяковского. Они всего лишь визуализировали и перевели на предельно доступный язык — и обошлись без портретов деятелей искусств, книжной пыли и фальшивого огня в камине, свойственных традиционным музеям писателей, которые по функциям скорее напоминают святилища.