Цивилизация
В 1892 году Павел Третьяков передал около 2 тыс. картин из своей коллекции государству и превратился в народного героя — и оставался едва ли не единственным чтимым русским меценатом в течение всех советских десятилетий, в которые собирание искусства считалось нездоровой блажью богатых и очень богатых людей. Сегодня, когда искусство вновь стало свободно уплывать в частные руки, центр современной культуры «Гараж» пытался привлечь внимание к фигуре коллекционера, его роли в арт-жизни
и разрушить его образ как глухого ко всему прекрасному толстосума, попирающего духовность во имя буржуазных ценностей.
Для выставки «Личный выбор» главная негосударственная арт-институция обратилась к кардиохирургу Михаилу Алшибае, предпринимателям Владиславу Доронину и Леониду Блаватнику, Дарье Жуковой, Роману Абрамовичу и другим коллекционерам с просьбой выбрать одну работу из своих запасов — и объяснить, чем она им приглянулась. В результате собрали двадцать работ, представляющих двадцать коллекций; среди них — эпическое живописное полотно «Пир Трималхиона» группы АЕС+Ф (она переосмысливает одну из глав «Сатирикона» Петрония в стилистике глянцевого трэша), портрет поэта Льва Рубинштейна в вагоне метро, выполненный фотореалистом Семеном Файбисовичем, а также «Космонавт» Олега Кулика — висящее под потолком чучело советского героя в поношенном скафандре. В общем, лицом экспозиции стали упражнения российских авторов в острословии на тему советской и современной метафизики. Но есть здесь, например, и стальные «Треугольники» американского классика кинетической скульптуры Александра Колдера, и «Панно с черепами II» британских радикальных художников братьев Чепмен.
Впрочем, выставка «Личный выбор» сама по себе глубокое интеллектуальное высказывание ее кураторов о механизмах, на которых держится мир искусства.
Если с содержимым этого мира ничего нового произойти не может, измениться должна его внутренняя структура — таков магистральный постулат выставки.
В Америке и Европе коллекционер, как и куратор, давно выступает серым кардиналом арт-рынка. С точки же зрения российской публики, собиратель всегда враг. Производя искусство, художник священнодействует, а коллекционер — потребляет, отдает на откуп коммерции и пытается нажиться на прекрасном. Он хватает реликвию грубой рукой и переносит ее в мир экзотических дорогих вещиц, низводя до статуса персидского ковра или китайского фарфора.
Когда коллекционер правит бал, искусство превращается в сферу услуг, а художник — из бурного гения в вольного предпринимателя.
И скоро на каждого Казимира Малевича найдется свой радикал Александр Бренер, готовый подрисовать знак доллара на картине во имя свободы искусства от категорий купли-продажи и даже сесть за это в тюрьму.
До сих пор главная претензия к коллекционированию — его родство с легкомысленным шопингом.
Однако личная коллекция — это прежде всего развернутый комментарий к действительности, взятая в кавычки прямая речь художника, а не вложение денег.
Так, работа южноафриканского художника Кенделла Гирса «Знаки, принятые за чудеса» из коллекции Андрея Третьякова удивительно созвучна российским политическим дискуссиям о непонятых и угнетенных: она представляет собой выложенную полицейскими дубинками звезду Давида. А в зеркале Сэма Дюранта с небрежной надписью «Больше мечтай, меньше работай», кажется, отражается все то, что принято называть русским менталитетом.
Интересно, что российские коллекционеры активнее других формируют спрос на радикализм и политический протест. Они платят не столько за имя, сколько за возможность высказаться через аллюзии на современность,
такие как полотно соц-артистов Комара и Меламида «Наташа с бюстом Сталина» (коллекция Абрамовича и Жуковой), на котором обнаженная дама восседает напротив бюста вождя, и светодиодная табличка Сергея Браткова: «Да здравствует сегодняшнее плохо за то, что завтра будет хорошо» (собрание Владимира Смирнова). Поэтому для российского собирателя «Ленин» Энди Уорхола, представленный на выставке, всегда будет ценнее уорхоловской же «Мэрилин Монро».
Сегодня частная коллекция вновь становится структурой, готовой соперничать с государственными музеями, становящимися в своей политике все более и более авторитарными.
Для художника приватное собрание, как ни странно, представляет собой предельно демократичное культурное пространство, чуждое идеологии и ограниченное лишь соображениями личного вкуса владельца. И пусть некоторые коллекционеры видят в картинах Пикассо и Уорхола лишь выгодное вложение средств, позволяющее пересидеть валютные штормы, арт-активы вполне в любую эпоху перемен способны работать и на себя, и на своих временных владельцев.
