Цивилизация
Полгода назад Григорий Чхартишвили (признан в РФ иностранным агентом и внесен в список террористов и экстремистов) заявил о начале нового, рассчитанного на десять лет проекта — под своим псевдонимом Борис Акунин он будет писать многотомную «Историю Российского государства», «от Гостомысла до Тимашева». Один период — два тома. В первом — чистая история, во втором — историческая беллетристика. Первая часть первого тома вышла под названием «Часть Европы», и она посвящена Киевской Руси. Художественное изложение событий под названием «Огненный перст» поступит в продажу 30 ноября.
Ажиотаж книга, судя по всему, вызвала огромный, причем как в традиционных книжных магазинах, так и в новых медиа.
Так, приложение компании «Литрес» для чтения книг на мобильных устройствах с 00.00 16 ноября (то есть с первых же минут после начала продаж) работало плохо — видимо, из-за наплыва желающих поскорее с «Частью Европы» ознакомиться. Текст представлен издательством в четырех форматах: бумажном, обычном электронном, иллюстрированным электронном и, наконец, в аудиоформате.
Печатная версия представляет собой 400 страниц текста, пересыпанного репродукциями и специально нарисованными картами, что чрезвычайно похвально. Открывается том очерком о жизни на территории будущей Руси в доисторические времена, затем рассказывается о первых князьях, создании государства, его расцвете при Ярославе Мудром — вплоть до распада единого государства и начала феодальной раздробленности. Наконец, последний раздел посвящен экономике, быту, военной тактике, еде и одежде Киевской Руси.
Название «Часть Европы» дано книге потому, что на этом этапе Акунин считает русское государство безусловной частью западного мира.
Следующая часть будет называться «Часть Азии», так как при монголах, по мнению автора, Русь стала ближе восточной части континента.
В самом начале текста Акунин делает два важных замечания. Во-первых, говорит он: «Я пишу для людей, плохо знающих российскую историю и желающих в ней разобраться. Я и сам такой же». Во-вторых, Акунин подчеркивает, что не выстраивает никакой концепции, потому что у него ее нет.
«Всякий историк, создающий собственную теорию, не может совладать с искушением выпятить удобные для него факты и замолчать либо подвергнуть сомнению все, что в его логику не вписывается», — пишет автор.
Видимо, Григорий Шалвович в качестве основной цели поставил себе задачу написать компромиссную историю, которая удовлетворила бы и условных либералов, и условных патриотов. В случае с Древней Русью, которой Акунин посвящает первый том, идет борьба между приверженцами «норманнской теории» и их противниками. Первые считают, что влияние варягов-норманнов на раннюю историю нашей страны было определяющим, вторые отрицают его либо полностью, либо частично. Акунин аккуратно пересказывает как норманистов, так и антинорманистов, склоняясь все-таки к первым, но при этом вводит термин «русославяне» (по поводу происхождения слова «Русь» также идут давние споры). Это смело даже для самого отпетого антинорманиста. Или, например, Акунин начисто игнорирует такой важный источник, как «Слово о законе и благодати» — первый сохранившийся из написанный в Киевской Руси текстов.
Книга Акунина выходит в очень странный момент, когда спрос на историческую литературу велик, но удовлетворяется крайне парадоксально. В любом большом книжном под вывеской «История» можно найти четыре стеллажа. Один — с трудами академика Фоменко и ему подобных, смелость рассуждения которых активно опережает их реальную ценность. Другой — с трудами классиков: Карамзина, Ключевского. Третий — с трудами военных историков и архивистов, часто не без блеска восстанавливающих мельчайшие подробности Второй мировой войны. Четвертый — с сочинениями историков-патриотов, борцов с фальсификациями истории и развенчателями мифов о России. Исторический фикшн, как правило, ставят отдельно.
Беда нынешней книги Акунина в том, что ее некуда поставить, и, увы, не потому, что она безумно оригинальна.
Чхартишвили идет традиционным путем: по сути, его труд — это просто пересказ общеизвестных исторических фактов, трактовок этих фактов классиками исторической науки (в первую очередь Карамзиным). Таким образом, он, как и обещал, следует своему принципу «бесконцептуальности» подхода — но вот только оказывается, что исторический нон-фикшн без заданной концепции очень скучно читать, что для популяризаторского труда смерти подобно. Да, Акунин прав — если историк кладет в основу труда теорию, она заставляет ученого выкручиваться, умалчивать одни факты и выпячивать другие, но зато на выходе получается выстраданный и, как правило, не лишенный драйва текст.
У Акунина никакого драйва нет. Есть эпоха, которая японисту Чхартишвили далека и, в отличие от русского XIX века, кажется, не особо и интересна.
Будь Акунин заурядным автором, эту пресную книгу могли запросто не заметить. Но селебрити исторического детектива, Чхартишвили за последние годы еще и конвертировал этот статус в положение героя интеллигентного среднего класса, общественного деятеля. И, конечно, современники эпохи написания «единого учебника истории» ожидали от него большего, чем попытки понравиться сразу всем и никого не привести в раздражение. Что ж, остается подождать «Огненного перста» — художественного двойника «Части Европы».