Цивилизация
Перекрестный год России — Голландии подходит к концу, событий в его программе почти не осталось, но все же нынешнюю выставку в ГТГ нельзя отнести к разряду «что-нибудь еще напоследок». О ее немаловажности говорит хотя бы тот факт, что она действительно делалась совместными усилиями двух сторон, а не была завезена в качестве готового гастрольного продукта, как нередко случается. Правда, заявленное музейное партнерство не могло не вызвать вопросов. С нашей стороны фигурирует Третьяковская галерея — марка, не требующая специальных комментариев, а вот Нидерланды представлены музеем Тейлера из города Харлема — институцией не слишком знаменитой, на статус главной сокровищницы национального искусства никак не претендующей. И даже то обстоятельство, что свой вклад в межмузейное сотрудничество внес еще и коллекционер Джеф Радемакерс из Антверпена, большой поклонник именно голландской, а не фламандской живописи, формальный статус двух партнеров вроде бы не уравновешивает.
Но если все же не забывать про тему выставки, то часть вопросов загодя снимается.
Что такое «голландский романтизм», вам и в самой Голландии далеко не всякий сумеет объяснить.
Тамошние специалисты до сих пор не сошлись во мнении, существовал ли вообще такой феномен в более или менее массовом масштабе. В любом случае первую половину XIX столетия едва ли кто назовет «золотым веком» голландского искусства — в отличие от века XVII. Так что для сопоставления этого периода с аналогичным русским вполне подойдет не мегасобрание вроде амстердамского Рийксмузеума, а как раз заведение наподобие музея Тейлера со своей специализацией.
Его основал в 1784 году харлемский купец и банкир Питер Тейлер ван дер Хюлст, активный член религиозной общины меннонитов и рьяный благотворитель. Свое состояние он завещал тратить в числе прочего на поддержку современных голландских живописцев. Фонд его имени так и делал, в силу чего музей (наполовину художественный, наполовину естественно-научный) собрал вполне приличную коллекцию местного искусства той самой первой половины XIX века, о которой и идет речь в совместном проекте. А недоумение насчет того, что наш-то Карл Брюллов покруче будет «ихнего» Баренда Корнелиса Куккука, следует адресовать, пожалуй, истории искусства, а не конкретному голландскому музею, выбранному для спарринга.
Брюллов действительно круче Куккука, но у последнего имеется оправдание: никто бы не спонсировал и не купил у него исторического полотна размером с «Последний день Помпеи».
Крупных заказчиков и клиентов у голландского искусства в ту пору попросту не было. Да и вообще его многие тогда считали упадочным, утерявшим яркие достоинства эпохи Рембрандта и Хальса. А в России интерес к национальному искусству только набирал силу, им было принято живо интересоваться и в него инвестировать, как иногда выражаются сегодня об арт-сфере. Словом, и с позиций упадка/подъема сравнение тоже должно бы показаться несколько неуместным, однако на практике никаких чудовищных разрывов между двумя художественными культурами не наблюдается.
Дело, скорее всего, в том, что отечественные авторы стремились как можно органичнее влиться в международный европейский процесс, а голландцы норовили из него как минимум не выпасть.
Отсюда и многие параллели, хотя «геополитические» векторы были довольно разными: голландцы сильнее ориентировались на Германию, Францию, Англию, а у всех наших живописцев, буквально до одного, кумиром была Италия. Да, и не стоит еще забывать о разнице в отношении к собственному пейзажу: в Нидерландах его художественно освоили давным-давно, а российские авторы только примеривались, причем не без опаски, к видам на березовую рощицу и деревеньку у косогора. Имелось множество фобий и неуверенностей насчет «родных осин». Например, наши живописцы категорически не желали браться за зимние пейзажи, их прямо оторопь брала при одной мысли о заснеженных полях и ледовитых реках, в то время как у голландцев зима — привычный и радостный мотив, чему на выставке есть несколько подтверждений.
И все же при упомянутых различиях общих трендов хватало.
Романтизм из заглавия проекта — это ведь не столько изобразительная манера, сколько умонастроение, одно время разделяемое всей Европой. И хотя на пресс-конференции из уст одного из гостей прозвучала даже фраза: «Голландцев не считают романтической нацией», по этим низинам и каналам тоже гулял ветер взволнованного воображения. К примеру, излюбленные там морские пейзажи вдруг утратили прежнюю домашность и стали воплощением стихии, одновременно и губительной, и восхитительной своей мощью. Картина Кристиана Лодевейка Виллема Драйбхольтца «Кораблекрушение у берегов Англии» не менее экспрессивна, чем «Девятый вал». Впрочем, Айвазовский на этой выставке представлен более камерными и спокойными маринами — шторм оставили за голландцами. Зато в российском разделе можно увидеть «Дуб, раздробленный молнией» кисти Максима Воробьева — эдакую квинтэссенцию романтического понимания природы как одушевленной, драматической среды.
Как уже говорилось, с картинами на исторические темы в Нидерландах XIX века обстояло плоховато, поэтому художественный диалог в Инженерном корпусе построен преимущественно на пейзажах, портретах, натюрмортах и жанровых сценах. И да, «больше чем романтизм» сказано было не просто так.
Ведь чистый романтизм — это Делакруа, Фридрих, Тернер, Гойя. Словом, не про нас с голландцами, если честно.
А здесь сценарные линии постоянно уходят то в бидермайер, так называемый мещанский стиль, то в социальную критику (зрителю нетрудно будет сопоставить «Свежего кавалера» Павла Федотова с гротеском «Бедность и богатство» Давида Йозефа Блеса), то в кокетливый академизм.
При такой подаче материала вы вряд ли решитесь сделать вывод, будто русские художники эпохи романтизма несомненно лучше голландских. Привычнее, роднее — безусловно: в экспозиции найдутся работы и Алексея Венецианова, и Ореста Кипренского, и Василия Тропинина, и Александра Иванова, и Сильвестра Щедрина (хотя двое последних художники скорее итальянские, но любим мы их как своих). Голландцы нам чужие и по большинству мотивов, и по именам: едва ли эти авторы знакомы даже российским искусствоведам, кроме очень узких специалистов. Однако в отсутствие крупногабаритных хитов, которые обычно отвлекают от разглядывания «всякой мелочи», на первый план выступает медленный сравнительный анализ, и он не позволяет бросить сгоряча что-нибудь типа «нет, ну наши-то явно сильнее» или наоборот. Мера таланта и мастерства здесь тонкая, сходства и различия диалектичны. Кажется, никто не безусловный гений, но нет и бездарей. Все думают по-своему, но не «перпендикулярно». Вообще-то у нас уже была единая Европа, хотя бы в части культуры. Была, просто об этом успели позабыть. А вот и напоминание, всего лишь музейная выставка.
