Цивилизация
Фальк Рихтер – один из немногих лидеров немецкой режиссуры, чьи спектакли еще ни разу не были в Москве. Он работал в Цюрихе с Кристофом Марталером, постоянно ставит оперы в ведущих европейских театрах, выпускает спектакли в берлинском «Шаубюне», также на его счету несколько проектов, созданных для Авиньонского фестиваля. Рихтер ставит, как правило, современные пьесы, большинство из которых – тексты, написанные им специально для собственных спектаклей.
Часто Рихтер работает в соавторстве с хореографом Анук ван Дайк из Нидерландов, без которой давно уже невозможно представить европейский contemporary dance. Спектакли Рихтера и Ван Дайк всегда существуют на стыке жанров, и зачастую танец делается главным средством выражения эмоций для занятых в них драматических актеров. Режиссер и хореограф стремятся дать артистам максимальную свободу, как телесную, так и внутреннюю, оставляя простор для импровизации.
Если открыть немецко-русский словарь, то можно будет узнать, что
«Rausch – состояние, возникающее вследствие острой интоксикации нейротропными средствами, характеризующееся комплексом характерных психических, вегетативных и соматоневрологических расстройств».
Rausch – это дурман, наркотическое опьянение. Это пограничное состояние души, когда она находится вне реальности, а все ее внутренние метания вдруг выплескиваются наружу.
В спектакле Рихтера оно оказывается не медицинским диагнозом, а состоянием современного мира – непременным условием бытия поколения 20–30-летних.
Сцена почти пуста. Кожаные черные сиденья, как на старом вокзале, стоящие у задника, едва заметные темные матерчатые кубы – и 12 юношей и девушек. Это редкий в современном театре спектакль большой формы, где нет ничего, кроме людей. Где актеры становятся единственными объектами действия и не прячутся ни за какими внешними эффектами. Где всё, что есть, – их монологи и диалоги, вербальные и телесные, соединенные в объемном портрете современного мира.
Их всего 12, но кажется, что огромная толпа.
Здесь нет героев, нет имен, нет единого сюжета и конкретных историй. Здесь все говорят наперебой, каждый выплескивает свою боль, то, чем он живет и что больше всего его волнует; те мысли и чувства, которые мы обычно держим глубоко внутри себя.
Дистанция между актерами и персонажами неопределима. Мы никогда не узнаем, что здесь является полным вымыслом, что связано с личной историей того или иного артиста и есть ли смысл вообще искать какие-то параллели. Когда героев в обычном понимании на сцене нет, а есть только абстрактные – и всё же такие реальные – люди, о которых мы не знаем ничего, кроме их душевных переживаний, разделять актера и роль уже невозможно.
Здесь все живут в общем порыве и на одном дыхании, чувствуя друг друга молекулами одной клетки, сплотившимися навсегда и неспособными существовать по отдельности. Хор разрозненных голосов рождает полифонию, которую уже невозможно разъять на составные части.
Больше всего они говорят о любви.
О любви безответной или взаимной, но одинаково несчастной, смешной и хрупкой.
Он любит ее, но в фейсбуке ее образ гораздо лучше, чем сама она в реальности.
Она любит его, но он по ночам, вместо того чтобы спать, царапает себе шею в безумных приступах. Он любит ее, а вся ее жизнь в социальных сетях, и она всё время ищет себе кого-нибудь, кто ближе к идеалу. Это истории стремления друг к другу и взаимонепонимания, мучительной нехватки любви, ее поиска – и ее невозможности, когда кажется, что наконец ее нашел. От «я люблю тебя» до «я хочу съесть твое сердце» один шаг.
Они рассказывают свои истории и то и дело принимаются танцевать. Но танец ли это? Конвульсии дрыгающихся тел, нечто среднее между любовной истомой и предсмертной агонией. Они бегают-маются хаотично по сцене, изгибаясь, вертясь, кувыркаясь. Ищут, с кем встретиться взглядом, к кому прикоснуться. То сталкиваются мимолетно, то прижимаются к кому-нибудь крепко-крепко, то почти совокупляются в танце.
Мужчина и женщина, мужчина и мужчина, женщина и женщина. Неважно кто, главное — быть рядом.
Он и она на приеме психоаналитика. Дурацкие вопросы, смешные ответы. «А какая у вас страховка?» — нужно записать такой диагноз, чтобы пациент платил меньше. Сфера услуг работает безошибочно. В ответ на «я тебя люблю» — «мы не за этим сюда пришли». Дистанция, которая только возрастает от попытки разобраться в проблемах: умение любить друг друга при неумении слышать.
А потом они начинают бунтовать. «Rausch» — чуть ли не первый социальный спектакль, прямо утверждающий: протест рождается совсем не от жажды справедливости, а просто от нехватки любви.
«Негерои» спектакля объявляют: принципиально ошибочными концепциями, из-за которых человечество пошло по неверному пути, были не только католическая церковь, капитализм и аристократия, но и само представление, будто два человека могут быть созданы друг для друга.
Они собираются в лагерь «Оккупай Франкфурт» перед Евроцентробанком и вроде бы борются за свои права и «мир во всем мире» — но на самом деле приходят туда просто для того, чтобы быть вместе.
Свобода, к которой они стремятся и которая им нужна позарез, совсем не социальная — она внутренняя, человеческая. Свобода любить и быть любимым, свобода жить и делать то, что хочется. Свобода ни от кого и ни от чего не зависеть. Главное, что им нужно, – совсем не отклик правительства, не реформы и не блага общества, а просто тепло чьего-нибудь тела, сопящего рядом с тобой в палатке.
Они всё время вспоминают песню «How to disappear completely» группы Radiohead. «Еще немного, и я исчезну, / Мгновение уже прошло, / Да, прошло и исчезло, / И я не здесь, / Это происходит не со мной, / Я не здесь, / Я не здесь...». Исчезновение – лучший рецепт от одиночества. Если тебе некого любить, надо раствориться, надо себя уничтожить. «...Так собираются летние волны, взбухают и опадают; собираются – опадают; и мир вокруг будто говорит: «Вот и всё», звучней, звучней, мощней, и уже даже в том, кто лежит на песке под солнцем, сердце твердит: «Вот и всё»», — произносят они по-английски слова из романа Вирджинии Вулф «Миссис Дэллоуэй».
Спектакль Рихтера о людях, которые не могли найти своего места в мире, не могли встретить единственно нужного себе человека и вышли на площадь от безысходности.
Они переживают не социальный переворот, а конец света, на котором оказались не нужны. Когда полицейские разгоняют лагерь, здесь это событие скорее метафизическое, чем реальное. Поражение не политическое, а экзистенциальное — окончательная утрата самих себя. 12 человек, кружащихся по сцене с раскинутыми врозь руками, среди пустоты, в полумраке. То ли гибель от системы, которую они, как ни хотели, так и не смогли ни выплакать, ни выблевать, то ли полет в пространстве, где всё залито вакуумом, но очень много таких, как ты.
