Цивилизация
Любой список фильмов для просмотра на ММКФ — предельное воплощение так называемой вкусовщины, когда в отсутствие общих ориентиров выбор не нуждается в обосновании. Конкурс не интересует почти никого, потому что с вероятностью 9 из 10 уже через месяц никто не вспомнит не то что его участников, но и победителя — если им, в той или иной мере скандально, не окажется российский фильм.
Вне конкурса есть пять-десять названий из программ более успешных фестивалей, проводящихся в Канне, Венеции, Берлине, Роттердаме, Локарно. Возможно, список можно продолжить. Их занесут в блокнот те, кому не повезло посетить выше перечисленные фестивали. Других общих мест нет: один предпочитает корейцев, другой пойдет смотреть на большом экране Бертолуччи, третий окажется на документальном кино про спасение природы при помощи секса.
В разнообразии вариантов нет никакой проблемы, кроме той, что описать фестиваль как целое становится решительно невозможно.
Это не фестиваль, а фестиваль фестивалей, девизом которого может служить название альманаха «У каждого свое кино», снятого для юбилейного 60-го Каннского кинофестиваля: сколько зрителей — столько и московских фестивалей, программы которых могут даже и не пересекаться. Такое возможно и на других смотрах, но там отклонение от магистральной линии — решение маргинальное, здесь — единственно разумное.
Так и получается, что за прошлогодней документалкой «Идите лесом» про группу порноактивистов от экологии может следовать снятое в 1972-м «Последнее танго в Париже» Бертолуччи, а за ними западногерманский фильм 1959 года «Собаки, вы хотите жить вечно?» Франка Висбара про гибель 6-й армии в Сталинградской битве. И где-то между — работы из конкурса короткого метра.
Этот набор вовсе даже неплох, но страшно необязателен.
Единственным обязательным пунктом программы (и то с оговорками) в итоге выглядит только новый фильм Константина Лопушанского «Роль»; если на чем-то останавливаться подробнее, то на нем.
И дело не в том, что он участвует в основном конкурсе ММКФ, а в том, что его присутствие в конкурсе объяснимо: это фильм российского режиссера, не слишком известного и не обласканного критиками, но определенно интересного. Лопушанский был ассистентом Андрея Тарковского на съемках «Сталкера» и последовательно отстаивал позиции авторского с философским уклоном кино о глобальных проблемах человечества. Шутка ли, что ни картина, то апокалиптическая притча: «Письма мертвого человека» (1986), «Посетитель музея» (1989), да и «Гадкие лебеди» (2006) в каком-то смысле тоже.
Новый фильм тоже в каком-то смысле получился про конец света, которым для героя оборачиваются послереволюционные годы первой половины XX века. В 1923 году в Выборге популярный русский актер Николай Евлахов (Максим Суханов) тревожит своим поведением жену Амалию (Мария Ярвенхельми):
отказывается ехать на гастроли, не берется за новые роли, старые бросает и тайком то поношенную шинель купит у контрабандистов, то краденый архив красного командира, то наган
— и только такой, который держали руки по ту сторону советской границы.
Как довольно быстро становится понятно, Евлахов одержим актерской сверхзадачей — сыграть жизнь реального человека в реальности. То есть не просто выдать себя за другого, но найти ключ к его судьбе, воплотить ее своим талантом и волей. Для этого герой облачается в ту самую шинель, кладет в карман тот самый наган и пробирается в зимнюю Советскую Россию, где его лицо оказывается лицом погибшего в годы Гражданской войны краскома Игната Плотникова.
Поначалу кажется, что Суханов играет примерно те же состояния потерянного человека, что и в «Орде» (организация запрещена в России) Андрея Прошкина, но затем в его блужданиях обнаруживается пластическая логика поиска. Так артист (и тот, которого играют, и тот, который играет) нащупывает органику своего персонажа, вживается в чужую судьбу, как в роль.
Это старомодное кино, в котором угадываются вольные или невольные подражания уже не Тарковскому, а Алексею Герману-старшему, но есть что-то завораживающее в том, как снег заносит людей и страну.
А когда на экране возникает стоящая посреди снегов полуразрушенная колокольня, в ней нельзя не узнать колокольню счастья из последнего фильма Алексея Балабанова «Я тоже хочу».
И, как у Балабанова, сквозь речь героев здесь пробиваются тревожно надломленные обороты, словно позаимствованные у Андрея Платонова. Видеть в каждом третьем интересном российском фильме язык этого писателя странно, это похоже на персональное наваждение. С другой стороны, лучшего языка для нашей катастрофы длиною в сто лет так и не изобрели.
Тут следовало бы объяснить, как это вписывается в картину фестиваля и к каким выводам подталкивает, но правда в том, что никак не вписывается; нет никакой картины. Есть только мельтешение картинок и ожидание зимы, чужие жизни и одна на всех колокольня.
