Цивилизация
Петр, подающий надежды двадцатилетний студент из МФТИ, снимает угол на даче своего однокурсника, гуляет с корзинкой по близлежащим лесам и готовится к переезду в Америку для продолжения научной карьеры. Однажды Петр неаккуратно сворачивает на незнакомую тропку и попадает под прицел ружья Василия Семеныча, генерала в отставке. Генерал, человек пьющий и под следствием, знакомит героя со своей дочерью Верой, женщиной замужней и обворожительной. Петр вместе со своим сокурсником Павлом начинают навещать беспокойного генерала, Веру и ее часто отсутствующего мужа, играть в преферанс и за портвейном обсуждать неясные перспективы жизни в России.
Между Петей и Верой, разумеется, вспыхивает роман — жаркое лето, преступная вязкая истома, душные оранжереи с орхидеями, будоражащие перемены 90-х.
Пытаясь достать денег, чтобы откупить отца своей любовницы от тюрьмы, студенту Пете предстоит пройти нелегкий путь от кроткого грибника, замерзающего в подмосковной лесополосе, до помешанного игрока, ставящего на кон истории ни много ни мало собственную жизнь.
Буквально год назад Александр Иличевский выпустил роман «Анархисты» — заключительную часть монументального цикла «Солдаты Апшеронского полка», включающего перекликающиеся между собой романы «Матисс» (лауреат «Русского Букера» за 2007 год), «Перс» (лауреат «Большой книги-2010») и «Математик» (премия журнала «Знамя» за 2011 год). Сразу за «Анархистами» последовал документальный травелог об Иерусалиме «Город заката». Часто апеллирующий к предыдущим «большим» романам писателя, он больше похож не на отдельный труд, а на пятую часть цикла, уже действительно заключительную — завершающую скитания всех героев Иличевского в одной ближневосточной точке. Новый роман «Орфики» то ли растягивает тетралогию «Солдаты Апшеронского полка» до пенталогии (а то и гексалогии),
то ли доказывает, что Иличевский — писатель поразительно усердный, если не сказать самоповторяющийся.
Герой у Иличевского всегда один — выпадающий из социума интеллигент. Математик, физик, художник, геолог «бросает все и…» добровольно превращается в бомжа, уборщика, разносчика пиццы.
Всегда рядом смертельная влюбленность и игнорируемая перспектива сытой жизни. Из романа в роман дрейфуют поэтика бомжевания, образы Крыма, Велимир Хлебников, лабиринты московских улиц, ромашки и зверобой.
В новом романе «Орфики» студент Петя сначала воспроизводит Королева из «Матисса», перебирая атрибуты скромного быта научного сотрудника, затем перемещается в литературное пространство «дачного общества», напоминающее дворянскую усадьбу в «Анархистах», и ближе к концу ныряет в умозрительную мистику на манер героя из «Перса».
Иличевский традиционен не только в содержательной части, в «Орфиках», так же как и в предыдущих романах, есть те приемы, которые писателю обычно бесспорно удаются, и есть те, которые даются со скрипом.
Предметом нового романа являются 90-е, слом старой эпохи и рождение новой.
Лихое время здесь рифмуется с лихой женщиной, вдохновляющей на безумные поступки: оба готовы сожрать одаренного героя в один момент.
Пытаясь воссоздать ощущение этого особого времени, писатель в лице своего героя периодически впадает в белогвардейский раж — призывает читателя опомниться, предупреждает, что «окаянные дни» еще не прошли. Иличевский не слишком удачно заходит на территорию Пелевина, конструируя спиритические жертвоприношения богине неизбежности Ананке. Герои в его книге обмениваются загадочными выспренними фразами вроде «Душный морок залил Москву», а лирический герой Петр периодически делает не слишком красноречивые и не очень оригинальные выводы: «Мы, мое поколение, как раз и есть дети карнавала 1990-х, мы все — без вины виноватая нагота бездумья, зачавшего нас в ту пору посреди всеобщего временами бесчинного, временами горького веселья».
Именно «горькое веселье» получается у Иличевского, писателя поэтически одаренного, когда он пытается окинуть эпоху общим взглядом и дать ей подходящее определение.
Поэзия возвращается к Иличевскому, только когда он переходит от абстрактных формулировок времени к тому, что у него всегда хорошо получалось, — бытописанию места. Перечисляя приметы 90-х, Иличевский вспоминает то, без чего нас невозможно представить, еще труднее — понять:
лимонная водка, фиолетовые пуховики, наклейки на холодильник, лампочки, которые нужно было приносить с собой в библиотеку, вкручивать в лампу, а уходя, выкручивать обратно.
Поэтика подмосковных лесов, Крыма, бесхозных парадных, диссидентских квартир, общежитий, стояния у Белого дома — вот что придает «Орфикам» жизненную и художественную силу. Тут стоит вспомнить метафору меда, неоднократно используемую самим Иличевским в своих работах: «Чтобы произвести килограмм меда, пчела должна облететь сто пятьдесят миллионов цветов. Мед, значит, есть сгущенное пространство, квинтэссенция лугов, полей, лесов, ландшафта». С помощью меда древние египтяне мумифицировали тела, Ирод Великий на память поместил свою мертвую жену в ванну с медом. Мед, по Иличевскому, есть сам литературный текст, метафизическая субстанция, способная обездвижить время. В этом смысле сам писатель в своем упорстве по разработке одних и тех же тем напоминает трудолюбивую пчелу, производящую мед для консервации собственных поэтических образов. А это может означать, что прежде, чем они окончательно застынут в вечности, Иличевскому потребуется написать по меньшей мере еще сто пятьдесят миллионов похожих друг на друга книг.