Цивилизация
Прошедший показ стал первым настоящим представлением на второй сцене Мариинского театра. Несколько концертов, которые были сыграны в новом здании, назывались акустическими тестами — на них оценивалось качество звука. Теперь же пробы закончились и Мариинка-2 предстала перед публикой.
Нежно-медовый оникс, которым отделаны стены вестибюлей, отлично гармонирует в отделке со светлым деревом двухтысячного зрительного зала.
А свисающие с потолка длинные нити с хрустальными шариками, в которых преломляется свет люстр, делают атмосферу одновременно праздничной и торжественной.
Куда больше вопросов у петербуржцев вызвал внешний вид здания новой сцены Мариинки. Стоило исчезнуть синему забору, ограждавшему стройплощадку на протяжении последних десяти лет, как Петербург раскололся на два лагеря – сторонников и противников архитектурного решения. Сторонники считают, что театр поступил правильно, выбрав проект в современном стиле, внешне никак не связанный с обликом исторического здания, символизирующий развитие, движение вперед и отказ от застывших форм. Противники (среди которых, к примеру, директор Государственного Эрмитажа Михаил Пиотровский) склонны оценивать архитектурный проект как очередную градостроительную ошибку. Те, кто придерживаются этой точки зрения, убеждены в том, что
строение, вид которого сравнивали с торгово-офисным центром, изуродовало вид Театральной площади и Крюкова канала.
Однако главным аргументом, который выдвигают защитники Мариинки-2, является невероятная начинка здания. Речь в первую очередь об уникальной многофункциональной сцене, позволяющей моментально менять декорации, моделировать сколь угодно сложный рельеф и решать практически любые сценографические задачи.
«Это практически безупречный технологически театр, в котором возможны любые вещи, — поделился своими впечатлениями с корреспондентом «Газеты.Ru» режиссер-постановщик гала-концерта Василий Бархатов. — Я просто не могу придумать задачу, которую нельзя было бы решить при помощи этого технического оснащения».
Режиссер признался, что, работая над режиссурой концерта, он не в последнюю очередь думал о том, чтобы как можно более полно показать все возможности, которые предоставляет новая сцена. При этом, по оценке самого Бархатова, в двухчасовом гала-концерте были использованы в лучшем случае 15 процентов от всех возможностей зала и сцены.
Публику начали удивлять с самого начала: сводный детский хор, исполняющий «Ave Maria» И. С. Баха, оказался распределен по всему залу – дети пели как со сцены, так и из проходов между рядами.
Это никак не влияло на качество звука – акустика действительно оказалась выстроена филигранно. На всем протяжении концерта это демонстрировалось не раз. Казалось, были перепробованы все варианты:
оркестр играет в яме, оркестр играет на сцене, часть оркестра на сцене, а часть в яме. Все звучало безупречно.
«На репетициях у меня было полное впечатление, что я нахожусь в концертном зале, — перед началом представления рассказал журналистам известный пианист Денис Мацуев. — Ведь акустика оперного театра и концертного зала – это совершенно разные вещи. Акустика в оперном театре в основном ориентируется на то, что оркестр сидит в яме. Это совершенно другой посыл звука в зал. Но здесь я с первых же звуков поразился: акустика просто удивительная. Даже если вы будете сидеть на последнем ряду галерки, вы услышите каждую тончайшую ноту».
Позже Мацуев проверил свои слова на практике — с темпераментом скорее джазмена, чем классического пианиста исполнил фантазию Григория Гинзбурга на тему каватины Фигаро из «Севильского цирюльника» Россини. Совершенство акустики парадоксальным образом даже сыграло при этом против музыканта: непрерывные щелчки фотокамер, доносившиеся из шеренги прессы, были слышны, казалось, не только сидевшим рядом зрителям, но и артистам на сцене. Впрочем общего грандиозного впечатления это не портило.
Возможности сцены были задействованы в полной мере:
пока одна платформа, на которой застыли исполнители балетного номера, еще уезжает за кулисы, на другой, величаво появляющейся с противоположной стороны, уже слышна оперная ария или вступает хор.
Действо, таким образом, не ограничивалось сценическим пространством, видимым зрителям, а простиралось за кулисы и на весь театр.
Впечатляли и удивляли также декорации, непрерывно сменявшие одна другую. От минималистичного красного задника с контуром бычьей головы в хабанере из «Кармен-сюиты», которую танцевала Диана Вишнева, до копии зрительного зала старой Мариинки. Получалось, что новая сцена символически объединила два зала, старый и новый, напоминая, что театр един.
Хореографическая миниатюра «Павлова и Чеккетти», безупречно исполненная Ульяной Лопаткиной и Виктором Барановым, была накрыта огромным зеркальным экраном. Зрители одновременно видели танцоров и в обычном ракурсе, и сверху. Когда на сцену вышел Рене Папе, исполнявший арию Мефистофеля из «Фауста» Гуно, то между ним и хором повисли сверкающие нити, по которым словно бы метались языки пламени.
По-настоящему оценить размеры новой сцены — 80 метров в глубину — публика смогла во время сцены коронации из оперы «Борис Годунов» М. Мусоргского. Огромный хор и живописные декорации давали возможность поверить, что солист Евгений Никитин действительно поет на Красной площади.
Самых бурных оваций удостоились Пласидо Доминго с арией Зигфрида из вагнеровской «Валькирии» и Анна Нетребко, эмоционально представившая леди Макбет из оперы Верди.
«Вся сила этого гала-концерта в том, что он полностью сделан силами Мариинского театра, — отметил режиссер Василий Бархатов. – Здесь нет приглашенных солистов. Это все люди, которые посвятили себя Мариинке, либо действующие солисты, либо друзья театра. Пласидо Доминго, к примеру, был первым иностранцем, который спел в Мариинке, а сейчас он возглавляет общество друзей Мариинского театра. Рене Папе тоже здесь пел не меньше, чем все остальные артисты».
Кульминацией вечера стало коллективное исполнение финала оперы «Иоланта», в процессе которого оркестровая яма поднялась на уровень сцены и маэстро Валерий Гергиев смог получить заслуженную овацию.
