Цивилизация
Послушник Протелион испытывает границы послушания — каждый день он проходит шесть километров, чтобы исповедовать все свои помыслы авве Фармуфию. Немолодая женщина заходит в церковь и покупает старую икону, а потом, причитая, идет в уличный туалет и выкидывает ее в сливную яму. Юноша Андроник ругается со своим духовным наставником иеромонахом Павлом и хочет донести на него, а потом по дороге случайно встречает две проекции самого себя в будущем. Церковный сторож пытается понять, кто с завидным постоянством крадет вещи в храме. Авва Герасим уточняет правила освящения Даров прямо во время литургии с помощью диакона из Александрии и самого ангела Божьего, помогающего ему на престоле.
Байтов, вполне себе светский поэт и прозаик, лауреат премии Андрея Белого, заслуживший как-то сравнение с Борхесом, выпустил сборник рассказов на церковную тему.
Он составлен из написанных за последние двадцать лет сочинений, и, видимо, поэтому в нем можно наблюдать большой разброс жанров и стилей. В «Ангеле-воре» есть мистические туманные истории, старые поучительные притчи, остроумные зарисовки, философские эссе и даже одна детективная повесть под названием «Все, что сказал духовник».
В сборнике в одной компании собраны протоиреи, священники, прихожане, апостолы, свечники, ангелы. Биографическая же принадлежность Байтова к церкви ограничивается тем, что долгое время он работал церковным сторожем. И именно эта наблюдательная сторонняя позиция делает его рассказы одним из самых интересных и глубоких высказываний о церкви за последние годы.
«Ангел-вор» апеллирует к моде на православную литературу, в том числе подразумевая еще один сборник рассказов — «Несвятые святые» архимандрита Тихона, уже сыскавший очевидное читательское признание. Даже в названии этих книг есть похожая антитеза. Однако Байтов не просто приоткрывает завесу тайны над религиозной жизнью, не только очеловечивает ее, он свидетельствует о ней с позиции человека верующего, ищущего и сомневающегося. В его сборнике можно встретить размышления на тему творчества Авдея Тер-Оганьяна и его перформанса с уничтожением икон, поэзии Пригова, связи современного искусства с религией, апокрифического Евангелия от Филиппа, найденного в 1945 году в Египте, и смеха в христианской традиции. Нужно отметить, что Байтов, при всей неоднозначности затрагиваемых тем, не позволяет себе пренебрежительного или неосторожного отношения к христианству — напротив, рассказы у него по большей части благочестивы, а на издание даже имеется благословление.
Однако, при всем видимом благочестии, убедительней у Байтова получается говорить все же не о самой вере, а о необходимых в ней допущениях.
Постоянно соотнося искусство и религию, верующий писатель Байтов предпочитает располагать их на одном уровне. Исходя из предположений, что «искусство есть единственный механизм таинства» и «никакое таинство вне искусства совершаться не может», он размышляет не только на тему схожей сущности перформанса и церковного обряда, но и предполагает, что если искусство движется по пути иронии, шифровки и смысловой игры, то и язык религии не должен оставаться наивным и простым — он тоже должен меняться. «А что такое этот православный канон? Я не имею в виду канон искусства, — я уже сказал, что его не существует: нет нормативов, есть лишь традиция, которая сложным образом меняется, — можно было бы ее интегрировать и сделать наблюдения (например, всем известный вывод об обмирщении церковного искусства как следствии европейского Ренессанса)», — размышляет Байтов в эссе «Истина от Филиппа».
Если религия пользуется языком искусства, то искусство у Байтова загадочным образом использует религию как фабулу. Именно церковная жизнь зарождает здесь истории – но эти истории, впрочем, странные, даже мистические.
Батюшки-воры, слухи о гомосексуальных связях, отпевание еще не умерших людей – для текста Байтова всё это превращается в неоценимую литературную помощь.
Сама фигура наблюдателя, сторожа, находящаяся одновременно в церкви и вне ее, дает право на создание картины, в которой и священники, и прихожане, и даже ангелы становятся героями, попросту персонажами: «Мне показалось, — ох, вы только, Михаил Степанович, не соблазнитесь моими словами, я очень вас прошу! — но мне обязательно нужно это высказать, — мне показалось, что Божий промысел похож на плохую пьесу, на водевиль, который играли раньше на провинциальных сценах: там вот так же все эти переодевания, недоразумения, бесконечные совпадения разных случайных обстоятельств». Именно с водевилем и другими низкими жанрами (детективы, ужасы) активно экспериментирует Байтов в своих рассказах.
«Ангел-вор» — это скорее не литература о церкви, но церковь о литературе.
Удивительно, но крайне сложно разглядеть в сборнике, усеянном религиозными терминами, образ если не самого Бога, то хотя бы веры в него. Байтов, шифруя образы божественные историями небожественными, опять уравнивает искусство и религию, но на этот раз в целях. Здесь на ум приходят слова писателя Джулиана Барнса, писателя тоже светского, впрочем написавшего о путешествии Ноя целую книгу: «Фабуляция умеряет нашу панику и боль — мы и называем это историей».