Цивилизация
Почему Большой взялся за этот балет? Потому что Подгайц несколько лет назад победил в конкурсе музыкальных произведений для детей, а наградой полагалась постановка в ГАБТе. Музыка «Мойдодыра» оказалась, как бы это сказать, «среднеарифметической». Бессознательное выражение любви к великим предшественникам у автора вылилось в миражи – то облегченный Шостакович почудится, то упрощенный Прокофьев, даже «Танец с саблями» Хачатуряна. Сходным образом выразил восхищение коллегами разных эпох и постановщик танцев.
Это в тех случаях, когда танец вообще был, а не томили зрение простейшие комбинации двух-трех классических па.
А вот сюжет Смекалов переписал радикально, введя туда самого Чуковского в виде занудного (по движениям) волшебника, колдующего при помощи заклинания «Чукоккала!», и анемичную по пластике девочку Чистюлю (Нина Капцова). Из любви к ней энергичный и яркий непоседа Грязнуля (Семен Чудин) отрекается от грязи, проникшись тезисом «надо, надо умываться» и приобретя чистенький, но на редкость банальный танцевальный лоск.
В спектакле процветает уютный буквализм: одеяло убежало, простыня улетела, свечка отправилась в печку, в общем, «всё кругом завертелось, закружилось и помчалось колесом».
Но круговерть не всегда структурирована, а театральному спектаклю без этого никак: будет впечатление сценической суеты. Введены новые персонажи с чудными именами: Котобёнок, например, то есть кот-ребенок. Дождекаплики и Солдачисты. Крокодядя (крокодил в пальто). Генерамылиус, в просторечье кусок мыла. Из коротенького опуса, написанного для малышей, возник объемный «молодежный триллер» — так хореограф обозвал свой балет. Персонажей слишком много, иногда их не угадаешь, сюжетные линии то и дело обрываются, отчего возникает налет бестолковости, а во втором акте процветает откровенный дивертисмент. Добавлены элементы шоу: герои бегают по залу, кричат, игриво вертят бедрами, провоцируют финальные аплодисменты, ритмически выплясывая в шеренгах. Взять хотя бы агрессивную Мочалку (Мария Александрова). Схематичная модель женщины-вамп, слепленная из… но тут много источников: чуток Одиллии из «Лебединого озера», толика Эгины из «Спартака», капля «гёрлз» из мюзиклов.
Что было хорошо, так это идея выложить в финале детскими кубиками сперва настоящее имя автора «Мойдодыра» – «Николай Корнейчуков», а затем псевдоним – «Корней Чуковский».
Если брать в качестве оценщиков балета детей, то им эта суета понравится.
Какой ребенок не будет в восторге, если Расческа дружит с Волосами, а Веник – с Совком? Если Грамматика и Арифметика перелистывают свои страницы, Зубная щетка конкретно «чистит» Зубы (дети из московской Академии хореографии), а Полотенце, созданное из нескольких мальчиков, конкурирует в количестве улыбок в зале с пыхтящим Самоваром? Но, если рассматривать спектакль как взрослое высказывание не тему детства, то лишь работу сценографа придется оценить с плюсом. Андрей Севбо постарался: Таврический сад как ностальгическая элегия: в толпе гуляющих заметны «человек-непогода», негр из Африки, мамаша с коляской, тетка с авоськой и прочие «рабочие» и «студенты с книжкой». А еще — ночные трубы, создающие инфернальный образ города, комната мальчика, в которой оживают рисунки на обоях и царит металлический Мойдодыр со встроенным световым душем. Когда Подушка начала бегать, а огромные Брюки — прохаживаться, в зале воцарилось оживление, а в голову автора этих строк пришла мысль: может, ну их, танцы, вообще? Пусть и дальше будет парад движущихся костюмов.
Только главного злодея Трубочиста костюмам отдавать не хочется — уж больно хорош был Денис Савин в роли обаятельного мерзавца, как и Анна Окунева с Яниной Париенко в партиях его Свиты.
(Если не считать того, что хореограф решил танцы и пантомиму Трубочиста в манере начинающего Муссолини, а сценограф снабдил персонаж военным костюмом с галифе и сапогами).
Артисты Большого вообще вытянули незатейливый балет за шкирку, вложив в него много мастерства, хотя при этом возникла схема «микроскопом заколачивают гвозди».
Дети, конечно, этого не заметили: им хватает вылезающего из оркестровой ямы Контрабаса, радиоуправляемых ботинок, кивающего головой гигантского плюшевого мишки и прочей смешной динамики, усиленной видеопроекциями — как в мультфильме.
Смекалов и Севбо хотели показать атмосферу Петрограда 20-х годов, но хронологически сместили все, что можно. Вот персонажи «молодая поэтесса» и «поэт-футурист». С намеком, что перед нами Ахматова (хотя она вряд ли опоясалась бы таким пестрым «цыганским» платком) и Маяковский (поэт щеголяет в желтой кофте, не ошибешься). Это уместно хотя бы потому, что Чуковский знавал обоих творцов и даже написал о них статью. Но дальше забавно. Мало того, что по сцене бегает черно-бело-полосатая «девушка в футболке» с картины художника Самохвалова, написанной в начале 30-х. Она еще и загребает воздух невесть откуда взявшимся веслом. А что? Все знают, что, говоря о советском периоде, надо ржать над расхожей скульптурой – «Девушка с веслом», созданной в разных вариантах тоже в тридцатые годы.
Вот авторы «Мойдодыра» и посмеиваются, смешивая эстетику зрелого сталинизма с поэтами-футуристами.
Но что дальше? Одно из двух: либо драматургически обыгрывайте свою машину времени, либо не стройте ее вовсе.
Вы скажете – мелочи. Хорошо. Но откуда в «Мойдодыре» взялся персонаж по имени «пожилой художник Репин»? Тот самый Илья Ефимович, который после революции сидел в финском имении, а на уговоры большевиков вернуться в Россию отвечал отказом. Возможно, авторы полагали, что исторический кавардак с оттенком соцарта публике (не вдающейся в подробности) будет казаться прикольным. Ну, кому как.
