Цивилизация
Вытоптова считают одним из самых талантливых и многообещающих постановщиков, закончивших театральные вузы в последние годы. Ученик Олега Кудряшова, педагога, воспитавшего чуть ли не каждого второго из активно работающих в последние годы молодых актеров и режиссеров, еще в ГИТИСе он постоянно заставлял говорить о себе — хотя бы потому, что никогда не следовал канонам реалистического театра, до сих пор очень сильным в институте.
На учебные работы Вытоптова обратил внимание «Современник»: режиссер стал одним из первых участников проекта «Опыты», в рамках которого театр дает начинающим режиссерам возможность попробовать свои силы на малой сцене. Для дебюта Вытоптов выбрал норвежскую сказку для взрослых «Курт звереет», сложным образом смонтировав ее с ибсеновским «Пер Гюнтом». Яркий и экспрессивный спектакль так и не вошел в репертуар, но Вытоптову дали ещё одну попытку — и вторым его экзерсисом был «Сережа» по рассказам Чехова, на фоне других его постановок удивлявший почти школьной правильностью. После закрепившегося в афише «Сережи» театр дал режиссёру карт-бланш на новый спектакль, уже на основной сцене.
Работа над «ГенАцидом» была кропотливой и длилась больше года: случай для сегодняшней сцены беспрецедентный — сейчас репетиции обычно исчисляются неделями. «Современник» шел на риск.
Трудно поверить, но «ГенАцид» стал единственной за долгое время московской премьерой в постановке молодого режиссера по современному тексту на большой сцене — а для самого театра еще и первым за годы крупноформатным спектаклем без единого «медийного лица». Театр не прогадал, спектакль наверняка будет иметь успех у зрителей, и все же безусловной удачей назвать его сложно.
Роман Бенигсена повествует о рискованном социальном эксперименте в селе Большие Ущеры: всем его жителям поручили выучить наизусть по одной книге русского писателя или поэта, а потом сдать по ней экзамен.
Это и есть ГенАцид — Государственная Единая Национальная Идея, та самая, которую так долго ищут и не могут найти.
Призванная, с одной стороны, сплотить народ общим делом и гордостью за великую литературу, с другой — поднять его интеллектуальный уровень.
В пересказе звучит красиво, но роман, задуманный интересно, написан путано и рыхло. Языку не хватает изящности, героям и сюжетным поворотам — оригинальности. Вытоптов вместе со сценографом Наной Абдрашитовой приложили поистине титанические усилия, чтобы изменить книгу до неузнаваемости.
Они не просто сделали «переложение романа для сцены», как скромно констатирует программка, де-факто они его полностью переписали.
Первым делом они вовлекли в ткань повествования опусы всех упоминающихся в «ГенАциде» писателей, равно как и многих других. Сделали спектакль живой энциклопедией русской литературы, хранящей в себе тексты всех подряд: от Пушкина до Зощенко. Чехов, Толстой, Бунин, Блок, Велимир Хлебников. «ГенАцид» смотришь, как ребус, постоянно силясь опознать цитаты и не всегда в этом преуспевая, порой даже не замечая момент, когда речь очередного персонажа Бенигсена переходит, например, во фрагмент «Очарованного странника» Лескова.
Разнородные отрывки вдруг срастаются воедино, формируя общую смысловую среду. В главах из «Войны и мира», стихах Бродского, романсах на стихотворения Пушкина растворяются герои, а вслед за ними и актёры, и зрители – все ощущают себя в одном фан-клубе русских писателей.
Основные же изменения коснулись сюжета.
У Бенигсена главный герой библиотекарь Антон когда-то приехал в деревню в аспирантскую экспедицию и внезапно задержался там на восемь лет. У Вытоптова Антон попадает туда в «ссылку», провалив диссертацию
– и именно с его горе-защиты начинается спектакль (он выдвигает безумные концепции о кризисе литературы, сопровождаемые слайдами с Чапаевым, Нострадамусом и чуть ли не всем культурным багажом человечества). В романе он относится к жителям села с некоторым презрением, в спектакле же любит их всех сердцем и горячо болеет за их просвещение. Даже милиционеру Бузунько не даёт откосить от исполнения национального долга, а таджика Мансура заботливо наставляет, как правильно декламировать монолог Нины Заречной.
И, когда начитавшийся Чехова неудачник Сергей кончает с собой, это становится для Антона личной трагедией. Поэтому не взбесившиеся селяне сжигают библиотеку, а он сам, резко сбрасывая тяжёлые тома с полок.
В финале книги разъярённая толпа насмерть растаптывает Антона, в конце же спектакля он возвращается в Москву и защищает-таки «диссер», описывая неудачный эксперимент. А большеущерцы остаются в полном одиночестве, гулом растерянных голосов повторяя вызубренные тексты. Беременная Катька в подвенечном платье, брошенная женихом Митей, ошарашенно читает эпизод из «Воскресения» Толстого, когда покинутая Нехлюдовым Маслова бежит за его поездом – этот отрывок оборачивается стенаниями народа, брошенного своими благодетелями и не знающего, как жить дальше.
Текст Бенигсена, особенно в переделке авторов спектакля, максимально условен и «постмодерничен». Пространство, созданное Наной Абдрашитовой, – сложная абстрактная конструкция, своего рода парафраз сценического станка Мейерхольда. Это гигантское сооружение из горизонтальных белых труб похоже на перевёрнутый орган, стопки свитков или же модернизированный деревенский сруб. Створки постоянно разъезжаются, открывая за собой то вывеску, на которой написано «Почта России» справа налево, то дверцы грузовика-автолавки, то книжные полки. То и дело декорация становится фоном для замысловатых проекций – так, в конце на фоне красного зарева по ней проносятся с бешеной скоростью тексты сгорающих книг. И всё бы прекрасно, но и роман, и сценография требуют актёрской игры особого рода.
Беда «ГенАцида» в полном несоответствии способа существования артистов форме спектакля.
Актёры играют на стыке бытового театра и характерности. Они тщательно воспроизводят провинциальный говор и повадки недалёких деревенских жителей. Но глубина за эффектными внешними деталями так и не проявляется. Здесь некого пожалеть, некому посочувствовать – а вместе с тем, и ирония не достигает мощи гротеска. Когда появляется известие о гибели Сергея – не знаешь, как на него реагировать. Когда в ровном движении спектакля наступает катастрофа, к ней не подключаешься эмоционально. Жанр «ГенАцида» заявлен как деревенский анекдот – и именно им он так и остаётся, хотя вполне мог бы перерасти в нечто гораздо большее. Зрители посмеются, выйдут из театра и в тот же день уже позабудут, о чём был спектакль, но обязательно посоветуют его друзьям.
