Цивилизация
Восприятие современного искусства в немалой степени зависит от его подачи – об этом знает даже начинающий куратор. Вопросы к качеству или к смыслу тех или иных опусов при помещении их в эффектное, «дружественное» пространство, возможно, никуда и не исчезнут, но риторически воскликнуть «что за ерунда?» будет морально сложнее. Музей не только легитимирует искусство за счет своего статуса, но теоретически еще и призван добавлять ему зрелищности. Теоретически – это по большей части у нас в России, где все еще трудно ожидать крупных капиталовложений в эту сферу – со стороны что государства, что частных лиц. Исключения вроде московского «Гаража» это правило, скорее, подтверждают. Во многих же других странах, особенно в европейских, эта тема давно переведена в практическую плоскость.
И вот что занимательно: нередко можно обнаружить едва ли не братское единение властей с предпринимателями, что вообще-то бывает редко.
А тут буквально консенсус — ситуация с музеем Аструп Фернли служит тому наглядной иллюстрацией. Вообще-то музей частный: он был основан в 1993 году двумя фондами, представлявшими семьи богатых судостроителей – Thomas Fearnley Foundation и Heddy and Nils Astrup Foundation (чуть позднее они – фонды, не семьи – слились воедино). Все эти годы музей располагался на улице Дроннингенсгате, но места стало не хватать, и корабельные магнаты задумали амбициозный проект. Представьте, государство идею решительно поддержало, хотя особого уклона в сторону национального искусства в коллекции Аструп Фернли не просматривается: она принципиально международная. Однако норвежские власти сочли, что усиление авторитета музея в мире им во всех отношениях выгодно, не говоря уж о том, что после «подвигов» Брейвика стране очень хочется вернуть себе звание оазиса благополучия. Поддержка государства ощутима в самых разных аспектах – от участия здешнего министерства по туризму в продвижении нового музея до визита на его открытие королевы Сони.
Впрочем, возводилось здание исключительно на частные деньги, государственных дотаций никто не просил, хотя кризис одно время несколько тормозил процесс.
Но в итоге обошлось без мучительного долгостроя. Вслед за владельцами коллекции теперь и чиновники при любом удобном случае готовы повторять, что новый музей в Осло – один из лучших на планете.
Внутренней уверенности заявителям такого рода придает то обстоятельство, что автором комплекса стал итальянец Ренцо Пьяно — один из лучших и самых титулованных мировых архитекторов. Достаточно напомнить, что именно ему в тандеме с Ричардом Роджерсом принадлежал проект Центра Помпиду в Париже.
С тех пор, то есть с начала 1970-х, Пьяно возвел бесчисленное множество объектов по всему свету, но интереса к творчеству не утерял.
Во всяком случае, в его норвежском проекте чувствуется определенный порыв, хотя и не вызов уже устоявшимся европейским вкусам. Да и место ему досталось выигрышное: музей расположен на краю мыса, вдающегося в воды Осло-фьорда. Этот район (вполне центральный — в нескольких минутах ходьбы от королевского дворца) называется Тьювхолмен; он сейчас интенсивно застраивается. Спроектированное Пьяно здание здесь отнюдь не самое высокое, однако оно имеет право претендовать на статус доминанты по причине своей заметности из многих окрестных точек. Зодчий, что называется, вышел на воду, то бишь максимально обыграл стык земли и моря. Три строения, облицованные некрашеным деревом, объединены общей стеклянной крышей затейливой формы, напоминающей то ли о птичьем крыле, то ли о перекате волны. Стальные колонны перекликаются с вертикалями мачт на пришвартованных рядом яхтах, а проведенный между зданиями канал с перекинутым через него мостиком упрочняет впечатление «города на воде». К музею примыкает небольшой скульптурный парк с работами Луиз Буржуа, Франца Веста, Аниша Капура.
Возможно, коллеги Ренцо Пьяно по цеху найдут к чему придраться — и снаружи, и внутри, но ландшафт, экологию и психологию он использовал практически безукоризненно.
Променад вокруг музея рождает в зрителе ощущение комфорта и безмятежности.
Не исключено, впрочем, что рождает напрасно, поскольку музейная коллекция благодушию не способствует. Упомянутые выше кораблестроители собирают искусство не только дорогое, но и острое, нетривиальное, порой эпатажное. В наши дни, правда, дистанция от первого шока до благодарного признания сократилась настолько, что иной раз эти реакции на одно и то же произведение могут следовать у человека с разрывом в секунды, однако и нескольких мгновений бывает достаточно, чтобы недавняя душевная гармония куда-то улетучилась. Собственно, у контемпорари арта одна из главнейших задач и состоит в том, чтобы форматировать сознание и эмоции, исходя не из привычного, а из насущного.
Операция эта не всегда безболезненна.
Премьерную выставку «To Be With Art Is All We Ask» — «Быть с искусством – всё, что мы просим» — составил директор музея, исландец по происхождению Гунвар Кваран, который, кстати, пять лет назад был сокуратором Московской биеннале современного искусства. Выставка гнетущего впечатления не производит, но при ее посещении не помешал бы специальный настрой. В смысле, готовность моментально перескакивать через целые октавы интеллектуальных оттенков, чтобы успевать за кураторскими ходами. Допустим, вы сможете в той или иной степени прочувствовать, оценить и даже, не исключено, восхититься пластиковым полиптихом известного британского дуэта Gilbert and George (работа озаглавлена «Was Jesus Heterosexual?»), но стоящий по соседству трактор — почти как настоящий, только до последнего винтика алюминиевый – американца Чарльза Рэя тут же заставит вас сменить регистр и думать о том, как человечеству ужиться с производимой им промышленной продукцией. И подобные перепады авторских посланий тут встречаются на каждом шагу – нетренированному зрителю придется тяжеловато. Хотя европейцы в целом (и норвежцы в частности) смотреть такие выставки более или менее наловчились.
Тут главное не ловиться на первые попавшиеся под руку провокации, иначе может не хватить душевных сил для анализа провокаций более крупного калибра.
Для опытного посетителя международных выставок большим подспорьем является список художников, если он известен заранее. Можно прикинуть, к примеру, что распиленные и заспиртованные коровы от Дэмиана Херста вызовут несколько иной спектр переживаний, чем фарфоровая с позолотой статуя Майкла Джексона с обезьянкой на коленях (произведение Джеффа Кунса). И что Маурицио Каттелан запросто может положить в гроб натуралистичный манекен, а Ричард Принс обязательно поиронизирует в концептуалистском духе над штампами и банальностями жизни, заодно высмеяв и концептуализм как таковой... Багаж подобных знаний особенно пригождается, когда экспозиция построена не на базе течений и периодов, а на отдельных именах.
Как раз такой характер носит собрание музея Аструп Фернли – хитовое, но не слишком систематичное.
Музейщики, получающие зарплату из норвежского госбюджета, могли бы, вероятно, растолковать хозяевам этой коллекции, что правильнее было бы покупать такие-то и такие-то произведения и демонстрировать их в такой-то последовательности. Однако они этого не делают и никогда не станут, поскольку воспитаны в уважении к чужим приоритетам. И государство, кстати, тоже не ставит свою поддержку частного музея в зависимость от идейно-эстетических соображений: мол, у вас там непорядок с нравственностью, да и заграничных художников слишком много, надо бы убрать диспропорции... Сюжет с открытием нового музея в Осло выглядит не то чтобы благостным, но очень органичным для социокультурной ситуации, из которой он и вырос. На нашу эта ситуация совсем не похожа, хотя, казалось бы, и климат там тоже непростой, и нефть они тоже добывают.
