Для нашей культуры Сергей Параджанов – человек во всех смыслах легендарный. Дело тут не только в его кинематографических заслугах, которые несомненны, несмотря на относительную краткость параджановской фильмографии. Еще при его жизни многим было понятно, что калибр этой личности определяется не режиссерской плодовитостью, не километрами отснятой пленки и не числом престижных наград (их Сергею Иосифовичу присуждали не так уж часто – главный букет международных призов он получил в середине 1960-х за свою первую полнометражную картину «Тени забытых предков»).
Даже если бы ему дали возможность максимально раскрыться на поприще кино, что крайне трудно вообразить применительно к советским реалиям, он все равно бы в этом формате не уместился.
Пожалуй, не уместился бы и ни в каком другом, отдельно взятом, будь то изобразительное искусство или литература. У такого рода людей в любых их творческих работах проглядывает недораскрытый потенциал, и нельзя решить со стороны, в какую именно сферу следовало бы этот потенциал направить. Наверное, в какую угодно. Но уж точно не в ту, которая очерчивается официальными установками и идеологическими регламентами.
Впрочем, несмотря на то, что Параджанов принадлежал к числу бунтарей (скажем, неоднократно подписывал обращения к властям, защищавшие свободу творчества), он все-таки никогда не воспринимался в качестве фигуры неистовой, революционерской.
Слегка фрондер и эпатажник – да, но не фанатик борьбы с режимом, не буревестник и не валькирия мужского пола. Он куда сильнее ассоциируется с представлениями о шутливом празднике, об ироничном гедонизме, об искристом фейерверке образов.
Ассоциация эта может показаться странной, если иметь в виду только параджановские фильмы – ведь в них почти нет ничего бурлескного, карнавального. И уж тем более если замыкаться на сухих фактах биографии – отнюдь не веселых. Однако ощущение все же закономерное: надо лишь вовлечь в рассмотрение художественные работы Параджанова, его коллажи и ассамбляжи.
Несколько лет назад мне доводилось беседовать со знаменитым мультипликатором Юрием Норштейном, который высказал тогда мысль, не для всех очевидную:
режиссер – заложник коллективного труда, и даже при самой преданной и бесконечно талантливой команде нельзя считать получившийся результат до конца личным, стопроцентно своим.
А вот у художника, работающего в одиночку, собственными руками, без оглядки на финансирование, гораздо больше прав и оснований считать себя единоличным творцом, почти демиургом. Неизвестно, разделял ли Сергей Параджанов подобную философию творчества, но в его рукодельных опусах сквозит именно это –
бескрайнее, вообще ничем не стесненное самовыражение.
Надо полагать, статусом человека-легенды он в немалой степени был обязан как раз этой своей способности превращать в искусство любую ерунду, мелочь, хлам, атрибуты масскульта. Как минимум, эта грань личности значила не меньше для его славы, чем киноленты.
Увидеть в Москве рукотворные параджановские произведения удается крайне редко, тем более те, что атрибутированы абсолютно надежно (не секрет, что бывают коллажи и ассамбляжи «а ля», то бишь фантомные отблески вдохновения художника). Насчет экспонатов из ереванского музея Сергея Параджанова сомнений нет никаких: эта институция возникла еще при жизни маэстро, в 1988 году, хотя открылась тамошняя экспозиция уже после его кончины. Собиранием своих работ он занимался лично, пусть и без жадности. Надо полагать,
идея персонального музея не столько грела его тщеславие, сколько будила воображение. Ему нравилось там все переставлять и перевешивать, добиваясь одному ему известных «кураторских» решений.
Правда, результаты оценивал с юмором: «Каждый раз я собираюсь сделать строгую композицию, а получается лоскутное одеяло».
Выстроить строгую, предельно логичную и сбалансированную выставку из параджановских произведений, наверное, в принципе нельзя. Можно лишь попробовать преподнести их повыгоднее, не смешивая в кучу, а группируя по наитию, что и сделано сейчас в «Новом Манеже». Кураторы Марина Лошак и Завен Саркисян (он и есть директор ереванского музея) вместе с Георгием Франгуляном, выступившим в роли дизайнера, подошли к проекту деликатно, решив не перегружать выставочное пространство. Работы Параджанова и так насыщены множеством мелких деталей – барочная избыточность экспозиции только запутывала бы взгляд. Сейчас взгляду довольно комфортно: есть возможность остановиться на каждом объекте в отдельности.
Коллажи-эскизы к «Легенде о Сурамской крепости», «Цвету граната» и недоснятой «Исповеди» вольготно соседствуют с причудливым халатом из фрагментов восточных ковров, который Сергей Иосифович пошил для фильма «Ашик-Кериб», и с большой текстильной аппликацией «Занавес со львами».
Вроде бы отвязные, но безупречные по вкусу коллажи на тему «Джоконды» не мешают разглядеть изощренность миниатюр из серии «Марки из зоны» – как известно, годы, проведенные в заключении, Параджанов даром не терял, экспериментируя и с формами, и с технологиями.
Кстати, его эксперименты нередко оказывались в русле зарубежной художественной жизни, хотя едва ли он внимательно следил за тамошним арт-процессом. Например, совершенно очевидно, что
фирменный параджановский «поп-арт» никак не навеян Уорхолом или Розенквистом – тут сплошная органика, полная автономность метода.
Когда этот художник брался «изобретать велосипед», тот сразу получался крутым, навороченным и при этом изящным. Изучить наследие Параджанова было бы, пожалуй, полезно многим нашим актуальным художникам, ломающим голову, как бы вписаться в международный контекст. Да вот так и вписаться: забыть про плагиат и про натужную ломку канонов, а вместо этого поискать залежи таланта внутри себя. Правда, нет гарантии, что получится у всех и каждого.