Цивилизация
С начала нынешнего года по инициативе Фонда кино идет подготовка к Red Square Screenings — специальным показам российского кино для зарубежных профессионалов — прокатчиков, фестивальных отборщиков, журналистов и прочих людей, способных повлиять на успех наших картин за рубежом. Организаторы показов куратор и кинокритик Андрей Плахов и продюсер Евгений Гиндилис рассказали «Газете.Ru», кого они зовут смотреть русское кино, как сосуществуют две организации, продвигающие отечественные картины за рубеж, и кого из молодых режиссеров будут продвигать на показах в октябре.
— Большинство кинорынков в мире привязаны к каким-то крупным фестивалям — от Канна до Торонто. А у вас будет отдельный рынок? Вариант присоседиться к какому-нибудь кинофестивалю не рассматривали?
Евгений Гиндилис: Так далеко наши амбиции пока не простираются. Мы пока организуем скрининги, то есть показы российского кино. И если результатом этих скринингов станут сделки, которые будут заключать продюсеры, то это очень хорошо. Что до фестивалей, то у нас есть две основные площадки — «Кинотавр» и Московский кинофестиваль. Организаторы ММКФ много лет подряд предпринимали разнообразные попытки сделать рынок, но никаким результатом это не увенчалось. Зато там четыре последних года существует и развивается деловая площадка под названием Moscow Business Square. Хорошо, если фестиваль будет на этом фокусироваться. Но добавлять туда еще полноценный рынок в отсутствие единой инфраструктуры — безумие.
Андрей Плахов: На крупных фестивалях функционируют международные рынки, где каждый покупатель из любой страны может приобрести товар у любого продавца из любой другой страны. У таких рынков нет задачи пропагандировать национальный продукт какой-то конкретной страны. А когда такая задача есть, то она решается отдельно. Например, Unifrance проводит скрининги французского кино не в Канне, а в январе в Париже. Этот опыт мы в какой-то степени брали за основу своего проекта. Парижские показы — достаточно успешная акция, и у них можно многому поучиться.
Гиндилис: Да, речь идет действительно в первую очередь о том, что это скрининги, которые предназначены представить весь спектр отечественного кино за год. Плюс мы привлекаем еще фильмы из Украины, из Казахстана, из Белоруссии. Для организации подобных показов важно следующее. Первое — комфортная дата, которая могла бы привлечь достаточно большое количество важных сэйлз-агентов, дистрибуторов и фестивальных отборщиков в Москву на 4—5 дней. Для людей, которые профессионально вовлечены в такую деятельность, это возможно только тогда, когда нет каких-то других серьезных конкурирующих предложений. И второе: самой удобным временем становится конец года, когда завершаются уже все отечественные фестивали, когда прошли «Кинотавр», Московский кинофестиваль, выборгский «Окно в Европу». То есть уже представлен весь спектр того кино, которое может привлечь внимание. Мы хотим, чтобы выбор был максимально широкий, поэтому октябрь нам подходит. Можно подводить итоги касательно фильмов, которые уже появились, и заложить какие-то основы для их успешной международной судьбы на следующий год.
Плахов: Промоушн российского кино ведется на различных мероприятиях, в разных формах и разными организациями. Я имею в виду реальную работу по продвижению, которая иногда заканчивается даже некоторыми практическими результатами. Раньше этой работой занимались частные компании — например, «Интерсинема», а государство совершенно не участвовало. Сейчас этим занимаются многие. На Московском кинофестивале, уже говорилось, есть специальная площадка Business Square. Плюс «Совэкспортфильм» (сейчас называется «Роскино». — «Газета.Ru») на том же ММКФ устроил скрининги, которые назывались Open Doors. На «Кинотавре», на национальном нашем фестивале, есть и кинорынок, и неформальные способы вовлечения иностранных агентов, дистрибуторов, фестивальных деятелей и журналистов, введения их в курс того, что происходит в нашем кино. Поэтому я не считаю, что наша акция абсолютно уникальна. Но она действительно отличается от всех прежде всего тем, что задумана совершенно отдельно, вне рамок фестивалей. Что вовсе не исключает сотрудничества с ними, если будет встречное желание.
— Насколько иностранная пресса и дистрибуторы сейчас заинтересованы в российском кино? Есть какой-то встречный спрос на него? Или ваш проект — предложение, которое должно породить спрос?
Гиндилис: Один ответ на этот вопрос заключается в том, что наше кино в целом является продуктом, который поддается сбыту с большим трудом.
Поэтому нужно стимулировать этот процесс. Речь идет о том, чтобы создать максимально комфортные условия для людей, которых мы приглашаем, максимально им облегчить процесс принятия решений. Это касается и технических параметров показа, и качества субтитрирования, качества представления проекта, ну и каких-то разумных представлений о комфорте. Есть какие-то индустриальные стандарты, и этим стандартам нужно соответствовать. В принципе, есть серьезное место, которое российское кино или кино, выходящее на пространстве СНГ, могло бы занимать. Мы провели презентацию в Канне, на каннском кинорынке. И действительно, очень многие и дистрибуторы, и фестивальные отборщики, и сэйлз-агенты говорят: нам это нужно, мы заинтересованы, мы приедем обязательно, пожалуйста, давайте.
Плахов: Интерес к национальной кинематографии не может ни с того ни с сего вспыхнуть во всем мире. Должно либо появиться что-то в самой кинематографии либо в политической, экономической и культурной жизни страны. Например, когда в России, тогда еще в Советском Союзе, произошла «перестройка», то это, естественно, обратило взоры всех в нашу сторону; все были готовы сюда ехать чуть ли не за свои деньги. Они ожидали увидеть, открыть для себя что-то новое. Это была Мекка для фестивальных отборщиков, для журналистов, пишущих о кино. Но это время прошло, а такие моменты редко повторяются.
Чаще всего внимание нужно стимулировать. Мы знаем, каким образом стимулировался интерес к румынской «новой волне», к корейскому кино. Разумеется, там были объективные предпосылки для этого: само кино стало интересным. Но, кроме того, очень серьезно поработали промоутеры, которые сумели использовать этот интерес и поднять его на новый уровень.
Или те же французы. Естественно, французское кино очень авторитетно, оно всегда существовало и существует на рынке, но нет оснований полагать, что в начале нулевых наблюдался к нему особенный интерес. Была одна-единственная картина, которая сыграла роль фильма-паровоза, — это «Амели». И, зацепившись за этот «паровоз», французы решили создать мобильную структуру, которая бы привлекала людей ехать в этом поезде дальше. И они довольно успешно едут уже десять лет. Находится место и для самых радикальных артхаусных фильмов, и для абсолютно коммерческих — все каким-то образом в этой машине переваривается. Что-то подобное, может быть, подошло бы для нас. Потому что Россия — это все-таки не Румыния, по масштабу и по разнообразию жанров она сопоставима с Францией. Так что надо попытаться.
— То есть Фонд кино решил стать русским аналогом компании Unifrance в вопросе поддержки дистрибуции?
Гиндилис: Первоначально создание Фонда кино было многими встречено с большим скепсисом и опасениями. Но постепенно стало ясно, что фонд предпринимает очень серьезные усилия именно на поле международной деятельности. С одной стороны, мы видим, что растет количество продукции, которую Россия производит совместно с другими странами. С другой стороны, систематическая деятельность направлена на поддержку дистрибуции российского кино на других рынках. Так совпало, что были наши собственные наработки и инициативы в этом направлении, а в Фонде кино была сформулирована соответствующая задача. Мы в каком-то смысле совпали в наших намерениях и договорились, что будем работать вместе. Потому что очень важная часть конструкции, которую мы сейчас создали, связана с нашим четырехлетним опытом, который называется «Проект на завтра» — наш совместный проект с Варшавским кинофестивалем и с рынком CentEast. В рамках этого проекта мы сфокусировались на фильмах, которые еще находятся в производстве, и показывали их небольшому количеству сэйлз-агентов, дистрибуторов и фестивальных отборщиков, которых привозили ровно в эти же сроки в Москву. На этой базе и было принято решение сделать полномасштабные скрининги. Без системной поддержки со стороны Фонда кино это, конечно, было бы невозможно.
Плахов: Хочу добавить, что инициатором всего этого дела, вообще-то, был Киносоюз. Во всяком случае, я впервые об этом узнал, когда мы были на совещании в Киносоюзе с Андреем Прошкиным. И именно тогда возникла идея сформировать какую-то программу или какую-то акцию для пропаганды российского кино за рубежом. Киносоюз — достаточно живая организация, которая хочет внести полезный вклад в сегодняшнее состояние киноиндустрии. Параллельно возникли сходные идеи в Кинофонде. Все эти инициативы были объединены, и сформировалась та программа, о которой мы сегодня говорим.
— Фонд кино теперь продвигает российское кино. Но есть еще уже помянутое «Роскино» (оно же «Совэкспортфильм»), которое занимается примерно тем же и которое делает «Русский павильон» в Канне. У фонда тоже в Канне в этом году был свой стенд... В общем, нетрудно запутаться.
Плахов: Даже многие наши журналисты, попадая на тот же Каннский фестиваль или в Берлин, сталкиваются с тем, что видят параллельную деятельность разных структур, представляющих наше кино за рубежом и по сути конкурирующих между собой. Это выглядит странно, даже экзотично в глазах тех, кто совершенно с мороза на все это пришел смотреть. Вплоть до того, что они там получают приглашения на российские мероприятия, назначенные конкурентами на одно и то же время. И ведь речь идет о стране, в которой еще недавно было централизовано все до последней мелочи и ничто не делалось от имени страны за рубежом без высшего соизволения ЦК КПСС. Да и сегодня Россия — не самый яркий пример демократии, Франция к ней поближе, но, тем не менее… Я вижу здесь абсурдную картинку нашей жизни, кинематографической в том числе. У нас долгое время ничего не существует, не организуется, хотя это важно и все об этом говорят, а потом вдруг возникает не одно, а сразу два. Ну что тут скажешь. С одной стороны, хорошо, что вообще что-то появилось. Как говорят, движуха пошла, и конкуренция может что-то позитивное стимулировать. С другой стороны, все-таки дико, когда, по сути дела, две государственные структуры, построенные на основе госбюджета, ставят подножки друг другу. Я за разумный баланс. Пусть текут разные потоки и каждый из них несет свою информацию, полезную для общего дела, для продвижения российского кино.
Гиндилис: Действительно, не хотелось бы, чтобы инициатива под названием Red Square Screenings воспринималась как наступление на чьи-то позиции. Мы выстраиваем механизм, который будет доступен всем участникам рынка. Есть несколько ключевых, скажем так, для нас рынков, на которых российское кино исторически было востребовано и представлено. И важно, чтобы количество зрителей, количество фильмов, которые выходят на этих рынках, росло. Нужны меры, которые бы это стимулировали.
Поэтому мы в первую очередь фокусируемся на наших европейских партнерах, но не забываем про Азию, про Америку. Мы прекрасно понимаем, что продвижение наших российских фильмов в Соединенных Штатах Америки, на самом закрытом рынке, — это самая большая проблема, которая не решается ни за один, ни за два года. Это требует усилий совершенно другого уровня.
— А кого сейчас имеет смысл продвигать? Навскидку, из фестивального кино уже успешен, наверное, Звягинцев. Еще многие европейцы и американцы называли мне в числе лучших фильмов года — не российских, а вообще — «Как я провел этим летом» Алексея Попогребского. У остальных дела, кажется, похуже будут?
Плахов: Наверное, можно сказать, что старшее поколение наших режиссеров-классиков, от Германа до Михалкова, представляют еще не завершившийся, но завершающийся этап российского кино, связанный с советскими традициями. У этих людей есть имя и известность, у некоторых даже свои прокатчики на Западе. Но это отдельная история, которая нас не очень интересует, потому что эти люди вполне могут создать промоушн себе сами. Есть промежуточный случай Сокурова, который позже вышел на поверхность кинематографической жизни из своего кокона и оказался очень успешен, в том числе и в коммерческом плане. Как ни удивительно это звучит, но фильм «Русский ковчег», например, является по сути рекордсменом среди российских фильмов в американском прокате.
Вы назвали Звягинцева. Он возник на наших глазах уже в нулевые годы и в силу невероятного успеха фильма «Возвращение» вошел в обойму востребованных авторов. Но вы правы совершенно, что это исключения. Тот же Попогребский считается лидером российской «новой волны», он более других известен. Более конвертируем, что ли. И кажется, что вот-вот-вот — и начнут все эти фильмы покупать, начнется активный зарубежный прокат, но на самом деле этого не происходит, дело ограничивается фестивалями. Наступил момент, когда мы должны попытаться чуть-чуть этот процесс подтолкнуть. Потому что ну а кого же нам продвигать, как не «новую волну»? Как бы ни относиться к этому термину.
«Новую волну» и в России особо не показывают. Последний фильм Николая Хомерики шел в Москве одним экраном.
Гиндилис: Да, но здесь речь идет как раз о том, чтобы дать необходимые инструменты в руки тем продюсерам, тем режиссерам, которые уже готовы к тому, чтобы сделать шаг вперед. Сама реакция тех людей, которых мы приглашаем на показы, их другой взгляд на то, что они увидят, и их предложенные (или не предложенные) коммерческие сделки, это серьезный инструмент влияния. И следующий фильм того или иного продюсера и режиссера мог бы быть рассчитан таким образом, чтобы вызывать интерес не только у здешней аудитории, но и представлять какой-то интерес для потенциальных зрителей наших фильмов на других рынках.
С другой стороны, есть еще сегмент коммерческого российского кино. Мы сейчас говорим про «Русский ковчег», но есть еще «Ночной дозор», который тоже выходил в прокат. Есть ряд названий, которые вызывают достаточно устойчивый интерес на самых разных рынках...
— Например?
Гиндилис: Например, «Брестская крепость». Из последних фильмов — «Орда» (организация запрещена в России) Прошкина, которая еще даже не вышла в российский прокат, но уже достаточно широко продана по результатам каннского кинорынка. Такие фильмы тоже нуждаются в поддержке. Одним из очень важных для нас результатов скринингов была бы выработанная система поддержки дистрибуции.
Ведь один из ключей успеха Unifrance заключается в том, что на каждом из локальных рынков французское кино поддерживается за счет локальных дистрибуторов, которые получают субсидии от Unifrance на компенсацию рисков, связанных с выпуском французских фильмов в прокат. Существует консенсус внутри индустрии, что необходимы меры для того, чтобы российские фильмы такие субсидии тоже получали. А мы создаем инструмент, который позволял бы интерес к нашим фильмам выявлять, фиксировать, чтобы дальше подпитывать его реальной поддержкой.
— То есть Фонд кино мог бы страховать прокат русских фильмов за границей?
Гиндилис: Совершенно правильно.
Плахов: Я сказал выше о том, что мы будем делать некоторый акцент на поддержке «новой волны». Но это не значит, что мы будем делить фильмы и создателей по поколениям или по каким-то еще внешним параметрам. Единственный критерий, на котором мы хотим сфокусироваться: какие из очень разных фильмов, производимых в стране, имеют шансы вызвать интерес зарубежных гостей? Потому что нельзя, особенно в первый раз, просто свалить на них обойму фильмов без разбору. Может так случиться, что гости в ужасе уедут и уже не вернутся. С другой стороны, отбор нужно проводить очень деликатно. В идеале есть смысл стремиться к той же французской модели, как мне кажется.
В Unifrance действительно предоставляются равные возможности практически всем фильмам. Если у самой пошлой коммерческой картины есть шансы попасть в поле внимания зарубежных дистрибуторов, они дадут ей зеленый свет. Это не значит, что они будут его пропагандировать, но позволят ему найти свою нишу — определенно. То же касается самого радикального, эстетского фильма. Это непросто, но надо иметь в виду то, что кино разнообразно, и покупатели есть тоже разные.
— В России есть еще, например, сильная традиция документального кино, анимации. Эта часть кинопродукции как-то будет охвачена?
Гиндилис: Обязательно. Для нас принципиально, чтобы в рамках скринингов был представлен весь спектр полнометражного кино. Поэтому мы сейчас активно сотрудничаем с Российской ассоциацией анимации, которая готовит в рамках программы представление полнометражных анимационных фильмов. И те документальные фильмы, которые подходят по нашим критериям, мы тоже, конечно, будем показывать. Задача — собрать порядка 50 полнометражных фильмов, в том числе и документальных, и анимационных.
Плахов: Анимация и документальное кино, каждое со своей стороны, сейчас активно вторгаются в поток не только фестивального кинематографа, но и коммерческого. Мы не можем представить абсолютно полную подборку того, что делается в каждом из этих направлений, но должны найти какие-то ключевые вещи, которые имеют шанс повысить общий уровень интереса к российскому кино.
Например, фильм «Зима уходи!» про протестные демонстрации, который снят под эгидой Марины Разбежкиной и попал в Локарно. Подобное кино интересно уже потому, что это редкая возможность увидеть отражение реальной ситуации сегодняшней России, причем заснятой очень молодыми людьми. Такие вещи, конечно, должны быть представлены.
Гиндилис: Одна из проблем нашего большого игрового кино заключается в том, что из-за длинного цикла принятия решений — и тем более производства — фильмы, которые имеют современное звучание, единичны. И в системе производства они скорее не появляются, чем появляются. Поэтому документальное кино в гораздо большей степени отвечает запросам сегодняшнего дня и той картинке, которая интересна. Показанная реальность должна быть максимально разнообразна. В каком-то смысле мы совокупно продаем образ нашей действительности. И важно, чтобы он был максимально открыт разнообразным интерпретациям, чтобы мы ушли от необходимости этот процесс каким-то образом цензурировать.
— Как все организовано технически?
Гиндилис: У нас есть четкая система дедлайнов и с точки зрения формирования программы, и с точки зрения приглашения людей. Мы сейчас внутри этого процесса находимся. Известно, что все будет происходить на площадке кинозала ГУМ, который нашим задачам идеально соответствует. Там есть прекрасный, только что введенный в эксплуатацию трехзальный кинотеатр, там очень комфортная среда для общения, которая даст возможность для выстраивания двухсторонних контактов. И мы это будем стимулировать, потому что это не менее важная задача, чем собственно сами скрининги.
— Кого приглашаете?
Гиндилис: Мы приглашаем сэйлз-агентов, которые покупают мировые права и выступают посредниками между локальными дистрибуторами и продюсерами. Это люди, которые оказываются ключевыми игроками и с точки зрения фестивального продвижения фильмов. Потому что для того, чтобы картина оказалась в Канне или в Берлине, в Венеции, в Торонто, за ней должен стоять очень мощный сэйлз-агент. Мы приглашаем локальных дистрибуторов, то есть компании, которые занимаются кинотеатральным и другими видами проката на важнейших рынках. От их точки зрения тоже очень много зависит. И часто бывает, что сэйлз-агент и дистрибутор — это две части одной компании. Есть исторически более открытые для нас рынки, как Франция, где каждый год выходят 2—3 российские картины. Но нам важно, чтобы все основные люди, которые принимают решения на этом рынке, увидели полный спектр того, что мы можем им предложить.
Мы, конечно, приглашаем фестивальных отборщиков. Плюс международная кинопресса и те люди, которые, скажем так, формируют в значительной степени общественное мнение о кино. У них появится возможность в режиме, который вряд ли возможен в рамках Берлина или Канна, посмотреть те российские картины, которые действительно интересны.
Плахов: В целом, мне кажется, тут должен сложиться немножко мистический, что ли, механизм, который нельзя расписать под бизнес-план. Нужно пробудить фактор интереса, который распространяется и действует как-то по-другому. Не обязательно через статьи, которые будут напечатаны. Не обязательно даже через заключаемые контракты, хотя они, конечно, являются конечной целью. Пока что важно, чтобы вообще о российском кино заговорили и стали думать. Чтобы почувствовали: здесь не просто еще одна территория, каких в мире много, здесь что-то такое интригующее происходит — и в стране, и в кинематографе. Почувствовали живой процесс, который отражается в кино, а значит, его можно каким-то образом транспонировать за рубеж, создать новый модуль восприятия этой территории. На первых-вторых скринингах главное — пробудить эти чувства. Чтобы не казалось, что это формальная акция, или просто появились деньги и решили пригласить народ, или просто бизнес-интересы.
— Получается как будто часть кампании по улучшению имиджа России за рубежом?
Плахов: Как бы да. Но только я не сторонник того, чтобы делать это фальшивыми способами. Фильмы Аки Каурисмяки подняли престиж Финляндии в мире, хотя она показана в его фильмах как неблагополучная, депрессивная страна. Но эта страна дает возможность талантливым людям делать потрясающее кино, и мы начинаем ее любить и уважать. Как раз наоборот, я за то, чтобы дать возможность посмотреть на нашу страну через кинематограф с разных точек зрения, увидеть, что хорошо, что плохо. За то, чтобы была предоставлена платформа для этого.