Цивилизация
Организуя мероприятие и придумывая ему название, Большой, очевидно, имел в виду несколько аспектов. «Название программы придумано по аналогии с названием всемирной паутины (World Wide Web), но слово «паутина» заменено словом «балет», таким образом, мы получили всемирный балет (worldwide ballet). А заменив com на ru, мы говорим о том, что всемирный балет показывается в России», — сообщил худрук балета ГАБТа Сергей Филин. Пассаж, демонстрирующий, что главное для честолюбивого худрука – показать, как глубоко Большой балет интегрирован в мировое танцевальное пространство, а также подвести старинное «досетевое» искусство балета под моральный патронаж мировой компьютерной сети. Концептуальное название говорит, что балет, сохраняя разнообразие форм, должен идти в ногу со временем.
За два фестивальных дня удалось посмотреть три балета и около десятка номеров и фрагментов, поставленных семью создателями танцев. Можно делать некоторые выводы. Первый из них скорбный.
Балет Сан-Франциско привез в Москву две дивертисментных программы. Частью это танцы руководителя труппы Хельги Томассона, частью — фрагменты сочинений известных хореографов разных возрастов из разных стран: Кристофера Уилдона, Дэвида Бинтли и Эдварда Льянга.
Так вот, каждый номер сам по себе был вполне неплох – красивый, грамотно скомпонованный классический танец с добавкой свободных рук и корпуса, как правило, на любовные мотивы, к тому же исполненный весьма добротно или даже прекрасно (как в случае с примами американской труппы балеринами Юань Юань Тань и Марией Кочетковой). И хорошая музыка варьировалась от Генделя и Вивальди до Чайковского и Шостаковича. Но сложилось ощущение, особенно при показе встык, что все красоты сделаны как бы одним человеком. Даже если сделать поправку на ветер и учесть, что отрывок из балета не есть балет целиком, а политика главы американской труппы может быть однобокой по части приглашения хореографов со стороны. Постановочная балетная мысль на Западе буксует?
Но показанный вслед за дивертисментом балет «Классическая симфония» своим высоким качеством опроверг такие выкладки, напомнив, что произведение искусства – штука все-таки штучная.
Бывший солист Большого театра Юрий Посохов, ставший танцовщиком, а потом хореографом Балета Сан-Франциско, придумал изящную и остроумную вещицу, соль которой в умном использовании музыки Прокофьева. Посохов так же непринужденно оперирует лексическим наследием Баланчина и Форсайта, как композитор – старинными гавотами и менуэтами. Все это соединяется в элегантный парад неоклассического танца, чуть тронутый сарказмом и поданный на фоне размытого до кружевных контуров изображения Зеркального зала в Версале.
Вертлявые балерины в юбочках-«таблетках» жеманно и расчетливо кокетничают с кучкой летучих кавалеров в черных одеждах, а те, в свою очередь, настойчиво пытаются привлечь внимание самоуверенных девиц, попутно соревнуясь друг с другом в умении справляться с протяженными прыжками и большими пируэтами.
Для этой переклички полов и эпох все средства, то есть все пластические премудрости, хороши. Вплоть до тодеса из фигурного катания или элементов танца живота, плавно перетекающих в железную «расслабленность» модерн-данса. На фоне псевдомягкости одних поз и линий особенно внушительно смотрятся другие па, жестко вычерченные, классические, служащие каркасом танца. Можно поаплодировать обоим составам участников балета: и маститые, и молодые танцевали так, словно полусерьезный-полушутливый стиль хореографа они впитали с молоком матери.
Совсем иным был спектакль «Дафнис и Хлоя», привезенный из Монте-Карло. Хореограф Жан-Кристоф Майо взял хрестоматийную музыку Равеля, написанную им в 1912 году для Дягилевских балетных сезонов, но опустил детали пасторальной истории, известной с античных времен. Майо сконцентрировался на эпизоде обучения технике секса, которому в романе подвергается неискушенный пастух Дафнис, при этом удвоив коллизию: невинная пастушка Хлоя в балете тоже имеет эротического наставника.
Пока пара юных влюбленных неловко ощупывает друг друга, не зная, что делать и с чего начать, с условных «гор» на сцену в обнимку спускаются мужчина и женщина в летах. Они преподносят молодежи уроки плотских радостей, как личным примером, так и путем прямого контактного наставничества.
Майо мастерски (и очень музыкально) вкрапляет сладострастные жесты в ткань собственно танца. А на белоснежных склонах «гор» сменяют друг друга «карандашные» рисунки обнаженных тел: как и пластика на сцене, графика ни разу не выходит за грань искусства, но здорово провоцирует воображение.
После этого «вкусного», замечательного по пластике балета опус хореографа Йормы Эло под названием «Dream of Dream» смотрелся невыигрышно. Второй фортепианный концерт Рахманинова Эло препарировал как социальную драму. В гуще пар, танцующих что-то неоклассическое, одиноко бродит (тоже танцуя неоклассику) некая женщина, которой не суждено найти свою половину. Можно построить пышные словесные спекуляции, поминая экзистенцию с феминизмом и социопатию с трагедией аутсайдера, но нельзя сказать, что танец (сухой и надуманный) и его отношения с музыкой (композитор часто мыслит длящейся эмоциональной кантиленой, хореограф, как правило, выдает рубленые рациональные фразы) западают в душу или выходят за рамки банального иллюстрирования концепции. Спасибо превосходному исполнению артистов Большого театра – первый состав вытянул балет до стадии напряженного зрительского внимания. Особенно хороши женщины – Екатерина Шипулина, Мария Александрова, Светлана Лунькина, Ольга Смирнова и Кристина Кретова.
Каковы итоги проекта? «Классическая симфония» и «Dream of Dream» войдут в постоянный репертуар Большого. Жан-Кристоф Майо намерен поставить новый балет для труппы ГАБТа, скорей всего, это будет «Укрощение строптивой» на музыку Шнитке. Наши артисты более чем достойно показали себя в соревновании с мастеровитыми иностранными коллегами. Москва получила чреватый художественными возможностями проект, который обещают сделать ежегодным. Совсем неплохо для театра, который до недавнего времени (и в отличие от питерской Мариинки) не имел собственного балетного фестиваля.
