Цивилизация
Выставка «Лицо невесты» в Музее современного искусства PERMM срежиссирована куратором Наилей Аллахвердиевой, в прошлом году переехавшей из Москвы в Пермь. В отличие от многих выставок в этих двух городах, она в истинно столичном формате представляет казахское искусство последних лет. В России оно практически неизвестно — художников из Казахстана американские и европейские галереи увозят, минуя Москву. На Венецианской биеннале есть Среднеазиатский павильон, в котором выставляются художники всего региона и казахские в том числе, но отдельного у Казахстана нет. И выставка в Перми на данный момент — первый опыт дать общий срез актуального искусства пограничной с Россией огромной страны.
Видео Алмагуль Менлибаевой можно было видеть еще на последней Московской биеннале. Несмотря на неудобный в фестивальном формате 20-минутный хронометраж, ее фильм «Сны Трансоксианы» был одной из интереснейших остановок «Основного проекта». На выставке «Лицо невесты» демонстрируется четыре ее фильма. В них есть необходимые для успеха на биеннале намеки на что-то гендерное и фрейдистское, но это не мешает видеоарту Менлинбаевой быть глубоко прочувствованным, медитативным, отчасти автобиографическим срезом жизни в казахской степи последнего двадцатилетия.
Степь, пустота от горизонта до горизонта, так или иначе появляется в многих работах выставки.
Обычно казахское искусство на экспорт подается под маркой «номадизма», и таким было рабочее название выставки. Но все же казахское искусство глубже. Проект Аллахвердиевой сложен не из остроактуального искусства, той «мастерской», которая происходит здесь и сейчас; она собрала самое показательное, самое важное за те 20 лет, что Казахстан оторван политически и медийно от России. В числе знаковых художников ныне покойный Рустам Хальфин. Татарин, идеолог евразийства, он успел прославиться — не в России — при жизни. На «Лице невесты» восстановлены его «глиняные работы». Они вошли в его «Нулевой цикл», который художник делал в 1999–2000 годах, намного опередив удивительно похожие работы группы ReCycle.
Площадки рассохшейся глины, пустынный такыр, установлены по углам экспозиции, которая занимает весь первый этаж музея PERMM. Как аллегория лошади из сухой поверхности глины торчит лестница, а глиняное седло возникает в пространстве между лошадью и всадником.
Молдакул Наримбетов, умерший в феврале этого года, ушел от номадизма к более архаичным культурным архетипам. Его «Балболы», вокруг которых строится экспозиция первого зала музея, — это целый народец, созданный из сваренных автомобильных покрышек. В качестве голов у народца, в котором есть воины (они держат в руке камни), женщины и дети, выступают окатанные в реке отлакированные куски сланца.
Это напоминание о культе Тенгри и шаманизме, а также намек на нынешнее насаждение ислама в стране.
Экспозиция выстроена так чисто, что смена оптики, переключение дискурсивных фильтров не является болезненным предприятием. Работы прочитываются так, как было заложено авторами, без костыля кураторского текста. Балболы — это по-казахски «идолы» — смотрят на медитативное видео Александра Угая «Бастион», снятое на 16-миллиметровую кинопленку (возможно, это очень профессиональная имитация). Трое сидящих на скамье смотрят на горизонт, затерявшийся между морем и небом в царапинах и пыли пленки. На первом плане перед смотрящими проезжает татлинский памятник третьему Интернационалу.
Современные политические реалии в медитативную вневременную плоскость переводит Саид Атабеков в работе «Морская пехота США в Средней Азии».
Работа проста: пять национальных халатов, раскрашенных в камуфляж.
Простое название настаивает на чистом восприятии этой простой и звонкой работы, но если бы бедняга-художник погряз в глубинах дискурса, какую бы глубокомысленную телегу он мог приписать к этой очень чистой работе, какое поэтическое название мог бы ей придать?! Здесь нельзя не вспомнить историю «Черного квадрата». Мало кто знает, что первый «черный квадрат» нарисовал французский художник и литератор Альфонс Алле за несколько десятилетий до Малевича. Его картина называлась «Битва негров в пещере черной ночью». Малевич, однако, мудро приписал к такому же полотну многоумный дискурс, за что прославился в веках.
Нельзя не отметить деревянные скульптуры Георгия Трякина-Бухарова, инсталляции Ербола Мельдибекова (его «Пик коммунизма» можно было бы сравнить с ржавыми конструкциями московского Хаима Сокола, если бы не присущая скульптору Мельдибекову тектоничность, которая у Сокола отсутствовала напрочь). О видео Каната Ибрагимова «Любовь невозможна», к сожалению, не позволяет написать формат — а вдруг прочтут дети? Однако Канат заслуженно известен в мире (больше чем в Москве), и все упомянутые работы не помечены печатью провинциальности.
Казахстан — terra incognita. Его восприятие московским зрителем, будем честны, во многом определяется фильмами «Игла» Рашида Нугманова и «Борат» Саши Барона Коэна. Между ними минуло как раз 20 лет.
В этот период в стране было создано национальное искусство, способное достойно репрезентировать образ государства во внешний мир. Это произошло при практическом отсутствии государственной поддержки и частных институций современного искусства. Что же мешает России, где вновь актуализированы метания между западничеством и русофильством, заняться наконец собственными, внутренними делами?
Национальный обряд, в котором открывается лицо невесты, называется «Беташар». Ему посвящено пятиминутное видео Саида Атабекова. Если музею PERMM удастся — а пока есть такие планы — перевезти выставку в более компактном формате в центральную Россию, возможно, и произойдет мистическая свадьба казахского и русского искусства, уже 20 лет разъединенных границами. И этот союз России, формально инкорпорированной в мировой контекст, и Казахстана, обладающего подлинно национальным искусством, наверняка пойдет обеим сторонам на пользу.
