Цивилизация
В Международный день памятников, отмечавшийся в среду, год своей деятельности отметила российская секция международной организации DOCOMOMO, которая занимается охраной памятников ХХ века. В заявлении, приуроченном к этой двойной дате, организация обратила внимание сразу на несколько точек в Москве, где идет разрушение культурного наследия. Генеральный секретарь «DOCOMOMO-Россия» Анна Броновицкая рассказала «Газете.Ru» о судьбе единственного архитектурного произведения Эль Лисицкого, ценности земли под памятниками архитектуры и причинах роста градозащитной активности у москвичей.
— Чем занимается DOCOMOMO в России?
— Вообще-то, это всемирная организация, которая специализируется на сохранении и консервации памятников архитектуры ХХ века. На примере России хорошо видно, в чем именно здесь состоит актуальность этого направления. И власть, и люди зачастую совершенно не маркируют памятники ХХ века как памятники: очень часто они воспринимаются как некий старый хлам, который нужно выкинуть, то есть в нашем случае снести, чтобы очистить место новому. В то же время архитектурное наследие ХХ века представляет собой колоссальный источник ресурса для дальнейшего развития городов, потому что многие из этих сооружений находятся вне исторических центров. И если мы стремимся сменить моноцентричную модель города на полицентричную или сетевую, то эти памятники могут составить основу культурного слоя, стать локальными точками силы для местной среды. Эти памятники вносят культурную составляющую в районы, где достопримечательностей нет или их мало.
DOCOMOMO — международная организация, аккредитованная при ЮНЕСКО. Это означает, что она уполномочена номинировать те или иные архитектурные памятники на включение в список всемирного наследия. Мы собираем сигналы со всей страны о том, что где-то что-то сносится или неправильно реконструируется, и сами пишем письма государственным руководителям. В каких-то случаях мы подключаем международную структуру, и тогда такое вмешательство помогает решить судьбу того или иного сооружения.
— От этого вмешательства есть эффект? Можете привести пример?
— Как ни странно, есть. Например, мы вмешались в ситуацию с типографией Лисицкого — единственным в мире архитектурным сооружением, созданным Эль Лисицким. Типографию должны были снести, чтобы на ее месте появился многоуровневый паркинг. Мы обратились с письмом к Собянину, и в результате был найден устраивающий всех вариант: вместо парковки было решено построить въезд на подземную парковку с лифтом. Точно так же мы вмешались в судьбу речного вокзала Ростова-на-Дону. После наших писем главный архитектор Ростовской области написал инвесторам: вы можете работать на проекте, но вы не вправе менять его первоначальный облик.
Впрочем, бывает, что за решениями властей стоят настолько серьезные бизнес-интересы, что ни одна организация, даже международного значения, не может ничего сделать.
— В заявлении DOCOMOMO называются несколько проблемных адресов, ситуация с которыми далека от разрешения, например ВВЦ.
— На ВВЦ ситуация чрезвычайно тревожная, сейчас это одна из главных точек приложения усилий нашей секции. Предъявленная концепция развития ВВЦ предусматривает 500 тысяч кв. метров нового строительства. Притом что суммарная площадь ныне существующих павильонов — около 200 тысяч. Говоря проще, нового строительства будет столько, что возникнет дисбаланс, который приведет к уплотнению пространства, нарушению ансамбля ВВЦ. Кроме того, в пятно застройки попадают несколько исторических зданий, павильонов и малых построек. Причем разработчики этой концепции утверждают, что это новое строительство — единственный способ получить средства на реставрацию исторических павильонов.
Вот еще что важно: в последние 10 лет предыдущая администрация продала довольно значительный кусок земли между забором выставки и улицей Академика Королева, который был зарезервирован под развитие ВДНХ. Куда пошли эти средства — неизвестно. В общем-то, на этом куске земли можно осуществлять коммерческое строительство, которое могло бы дать средства на реставрацию и поддержание в порядке исторической территории ВВЦ. Здесь необходимо провести расследование: там сейчас стоят несколько построек временного характера, и можно попытаться договориться с их собственниками.
— Может быть, можно найти решение по поводу знаменитого Дома Наркомфина на Новинском бульваре?
— О, нет, там вопрос могут решить только московские власти. Единственный пока шанс выжить для этого дома был до кризиса: корпорация МИАН решила вложиться в реставрацию этого памятника архитектуры, сделать из него имиджевый проект. Они позвали архитектора Алексея Гинзбурга, внука автора Дома Наркомфина Моисея Гинзбурга, он сделал очень хороший проект, компания хотела сделать там бутик-отель, что в целом было верным решением: квартиры в этом доме подходят скорее для временного пребывания, чем для постоянного. То есть это был бизнес-проект, а не музей, который просил бы все больше и больше денег.
Но после кризиса МИАН, увы, перестал существовать. Сейчас там часть квартир арестована за долги, часть уже принадлежит банкам, кредитовавшим МИАН; в общем, очень запутанная история с собственниками. При этом здание разваливается, оно в чудовищном состоянии. Однако жильцам даже не предлагают вариантов расселения.
— Но почему? Это же просто невыгодно для тех же самых банков и собственников?
— Это как раз тот случай, когда земля как объект для нового строительства выгодна настолько, что девелоперам целесообразнее подождать, пока здание не придет в негодность, чем вкладываться в его реставрацию и долгую жизнь: здание начинает представлять опасность для жизни людей, и на этом основании происходит редевелопмент территории. Вполне типичная для Москвы история. В итоге мы имеем ситуацию, в которой уникальный памятник архитектуры, объект паломничества архитекторов со всего мира, доводится до страшного состояния. Для разрешения ситуации с Домом Наркомфина необходима воля городских властей. Но ее нет. Даже при Лужкове она была — энтузиастам сохранения Наркомфина активно противодействовали.
— Не могли бы вы поподробнее рассказать об исторических жилых комплексах, ставших памятниками архитектуры? Что происходит с ними сейчас?
— В среднем поясе Москвы есть целые районы —не кварталы, а целые районы жилой застройки 20—30-х годов, построенных по специальному плану. Большинство из них имеет любопытную архитектуру, прекрасно спропорционированную жилую среду, с хорошими дворами, среднюю высотность, считающуюся сейчас наиболее оптимальной и экологичной, сквозное проветривание. Такие есть на Почтовой улице, на улице Усачева, на Шмитовском проезде, на Дубровке. Большинство из них пребывает сейчас в запущенном состоянии: земля, на которой они стоят, позволяет извлечь из нее гораздо больше прибыли, чем если вложиться в их реставрацию.
Точно такие же районы в Берлине и Вене двадцать лет назад переживали то же самое. Однако за это время были изысканы средства на их улучшение и приведение в порядок, и сейчас это одни из самых желанных локаций в этих городах: там дорогое жилье. Ремонт, современные коммуникации — и район возрожден. Москва же это теряет, потому что нет воли что-либо делать. Шесть таких берлинских «поселков» занесены в списки ЮНЕСКО. Наши ничуть не хуже, но мы теряем такие районы из-за лени. Мэрия же вывела девять из них из списка памятников. Интересно, что был опрос жителей в этих районах: там, где это жилье не совсем запущено, жители вовсе не рвутся никуда уезжать.
— Как еще вы можете воздействовать на ситуацию, кроме как направляя письма в мэрию Москвы?
— Мы выступаем в Общественной палате и на федеральном совете по сохранению культурного наследия при Минкульте.
— А с другими общественными организациями, например с «Архнадзором», вы взаимодействуете?
— Конечно, взаимодействуем. Зачастую мы с ними одни и те же люди (смеется). Мы помогаем друг другу: мы им даем профессиональную экспертизу, они задействуют свои ресурсы в медиа для привлечения внимания к проблемным точкам.
— Можно ли сказать, что вы благодаря вашему международному статусу иногда можете добиться большего, чем «Архнадзор» или другие градозащитные организации?
— Я бы сформулировала не так. «Архнадзор» — уважаемая организация, и ей удалось добиться определенного веса и авторитета, своей активностью они остановили множество противозаконных операций над памятниками архитектуры. Но «Архнадзор» — организация общественная, состоящая из активистов и своей активностью порой вызывающая возмущенную реакцию властей и бизнеса. DOCOMOMO же организация хоть и общественная, но состоящая из экспертов — архитекторов, специалистов по консервации, реставраторов. Нас вынуждены слушать иногда даже тогда, когда от общественных организаций отворачиваются.
С другой стороны, мы не можем привести на объект несколько десятков человек, чтобы воспрепятствовать незаконному сносу…
— Анна, а с чем вы связываете рост градозащитной деятельности в последнее время?
— Ну, видимо, разрушение исторической среды достигло такого масштаба, что это начало волновать людей не на шутку. Плюс общий рост политической активности. Причем тут неясно, что причина, а что следствие: если мы вспомним перестройку, то она тоже начиналась с конкретных движений и объединений, например, с общества охраны памятников; перед этим тоже долго был застой. Это один из каналов, куда в первую очередь идет активность общества, что мы и видим сейчас. И борьба за сохранение культурного наследия может стать локомотивом других, гораздо более серьезных социальных перемен и подвижек. Люди сейчас увидели, что существуют организации, в которых работают неравнодушные люди, которым небезразлична судьба их наследия. К тому же это очень конкретное действие, эффект от которого может быть зримым, а его важность очевидна. Но пессимизм связан с тем, что, пока наш бизнес не перестанет жить на откатах, ничего существенно не изменится.