Цивилизация
В Государственном музее архитектуры на днях открывается выставка «Архитектор власти. К 120-летию Бориса Иофана», посвященная одному из главных зодчих сталинской эпохи. Автор легендарного проекта Дворца Советов во многом определил лицо современной ему архитектуры, чем спровоцировал неоднозначное к себе отношение на десятки лет вперед. Фигура Иофана даже через 35 лет после смерти вызывает споры в профессиональной среде. На выставке представлены свидетельства его архитектурной практики – эскизы, макеты, фотографии и прочие артефакты. Накануне вернисажа куратор экспозиции, завотделом хранения архитектурно-графических фондов XX–XXI веков Музея архитектуры Мария Костюк рассказала «Парку культуры» о том, почему Иофана нельзя в полной мере считать сталинским архитектором, зачем Иофан решил переехать работать из Италии в Россию и почему на его наследие стоит обращать внимание и сегодня.
— Про Бориса Иофана современная публика в какой-то степени наслышана, однако нельзя сказать, что его работы так уж хорошо знают, тем более – любят и ценят. Это, мол, апофеоз сталинской архитектуры – помпезной, ретроградной и ничем не выдающейся. Вы пытались реабилитировать Иофана или просто хотели сделать бесстрастное исследование?
— В этом году у Бориса Иофана 120-летие, и юбилей – сам по себе неплохой повод для того, чтобы взглянуть на его деятельность. Что касается концепции: нам действительно хотелось предъявить историческую правду, причем как можно более полно. Разумеется, это попытка не возвеличить, а скорее раскрыть этого архитектора, чтобы публика могла несколько иначе взглянуть на его творчество и, не исключено, даже снова его оценить. Ведь с проектом Дворца Советов Иофану одновременно и повезло, и не повезло. Получить в 1930-е годы столь масштабный заказ – это, конечно, было огромной удачей. Но проект так и не был реализован, что для автора наверняка стало серьезным ударом. К тому же замысел Дворца Советов прочно и неразрывно ассоциируется с тоталитаризмом и всем негативом той эпохи, и эта ассоциация работает не в пользу Иофана. Хотя я думаю, что сейчас настает то время, когда мы можем позволить себе более объективный взгляд на прошлое. Можем отвлечься от эмоций и посмотреть на собственно архитектуру.
— И что же обнаруживает объективный взгляд?
— Двумя словами не ответить. Очень важно для проекта, что мы представляем здесь не только эпопею с Дворцом Советов, а практически всю творческую биографию Иофана, начиная с его итальянских проектов и первых работ, выполненных им по возвращении на родину.
Не все знают, что, окончив Одесское художественное училище, Борис Иофан отправился получать высшее архитектурное образование в Рим.
Там он не только получил диплом Института изящных искусств, но и стал практикующим архитектором. В Италии он провел десять лет, там же женился и, наверное, мог бы остаться навсегда. Но однажды ему предложили спроектировать новое здание советского посольства в Риме. До реализации проекта дело не дошло, однако знакомство с новой властью состоялось. К архитектору в СССР был проявлен интерес. А вскоре в Италию для лечения после инфаркта приехал тогдашний председатель Совета народных комиссаров Алексей Рыков, и Борис Иофан стал его гидом по римским достопримечательностям. Они подружились, и именно Рыков уговорил Иофана вернуться в Россию. Скорее всего, даже сделал ему заманчивые предложения профессионального характера, поскольку сразу после возвращения на родину у архитектора начался бурный карьерный рост. Он получил целый ряд крупных заказов – например, комплекс жилых домов на Русаковской улице в Москве, который стоит до сих пор, здания для Сельскохозяйственной академии имени Тимирязева, правительственный санаторий «Барвиха» (именно там он и умер спустя десятки лет). Наконец, Дом правительства на улице Серафимовича, известный как Дом на набережной.
— Похоже на карт-бланш.
— Не совсем так: полной свободы у Иофана не было, в процессе согласований проекты ему приходилось менять – обычно в сторону отказа от наиболее смелых, авангардных идей. Но благоволение ему со стороны власти очевидно. И, кстати, даже после изменений проекты Иофана оставались интересными и оригинальными. Тот же Дом правительства включал в себя кинотеатр «Ударник», клуб имени Рыкова, ставший потом Театром эстрады, и целый ряд социально-бытовых объектов – универмаг, фабрику-кухню, прачечную, парикмахерскую, детский сад, расположенный на крыше. Эта постройка была выполнена в духе популярной в те годы концепции «домов-коммун» – правда, с учетом повышенного комфорта для правящей элиты. Сам Борис Иофан получил там квартиру с видом на Кремль и храм Христа Спасителя, который очень скоро взорвали, чтобы расчистить место для будущего Дворца Советов.
— Другими словами, Иофан очень быстро вышел на тот уровень взаимопонимания с властью, который и позволил ему победить в эпохальном конкурсе проектов дворца?
— Пожалуй, да, хотя ситуация с конкурсом была отнюдь не простой. Там насчитывалось несколько этапов, подавалось огромное количество заявок, в том числе от всемирно известных архитекторов. Объективно говоря, остается очень спорным вопрос, был ли победивший проект действительно лучшим: нужно учитывать тогдашние критерии оценки.
— Но ведь в данном случае произошла попросту подмена архитектурных критериев идеологическими?
— В большой степени так и было. С начала 1930-х годов стали меняться смысловые и вкусовые акценты, в результате чего изменились и задачи, которые ставились перед архитекторами. Конкурс на Дворец Советов в этом отношении весьма показателен.
На первом его этапе почти все проекты тяготели к авангарду – в том числе и проект Иофана: там фигурировали ленточные окна, предполагалось обильное остекление, объемы выглядели очень лаконичными.
Хотя идея вертикали присутствовала и в самой первой версии. Вполне вероятно, что она вытекала из римского опыта Иофана: фантазии на тему вертикали встречаются даже в его дипломном проекте… Но направление дальнейших поисков было сформулировано «сверху». Авангардные варианты были отвергнуты. Во-первых, в тот период наша страна не обладала необходимыми технологиями, чтобы их реализовать. Во-вторых, что даже более существенно, изменились задачи: архитектура должна была стать более «понятной» народным массам.
— Трудно представить себе, чтобы на этом конкурсе победили проекты Корбюзье или Мельникова…
— Надо сказать, Корбюзье тогда очень обиделся. Он опубликовал в прессе множество статей о своем разочаровании: мол, Европа ожидала от Советского Союза огромного прорыва в части архитектурных инноваций, а не того, что продемонстрировали итоги конкурса. Но вообще-то они выглядели довольно логичными. Советская власть к началу 1930-х годов укрепилась, почувствовала себя уверенно и хотела заявить миру о своей самодостаточности.
Эмоциональный посыл Дворца Советов должен был быть именно таким, передовые архитектурные идеи становились для власти неактуальными. Здание должно быть «говорящим», «повествовательным», понятным как большевистской элите, так и народным массам.
Так что победивший проект Иофана заметно отличался от его же собственных первоначальных вариантов. Иногда говорят о влиянии на этот проект эстетики ар деко, но лично у меня тут большие сомнения – в то время Иофан с образцами ар деко был почти не знаком, их влияние обнаруживается позднее, после того как архитектор побывал в Америке.
— Как вам кажется, приходилось ли Иофану себя ломать, переступать через свои принципы ради победы в конкурсе?
— Думаю, что да, хотя у Иофана было счастливое для архитектора свойство – умение адаптироваться и к запросам заказчика, и к требованиям времени. Скажем, на этапе двух закрытых конкурсов власть потребовала от него вместо ансамбля из двух горизонталей и одной вертикали спроектировать единое здание – и он кардинально перерабатывает прежнюю свою концепцию. Но даже здесь Иофан не отказался полностью от близкой ему идеи динамики, предложив поставить скульптуру Ленина на самом краю пьедестала. Правда, на «финишной прямой» конкурсная задача снова была скорректирована, к тому же Иофану добавили двух соавторов – Щуко и Гельфрейха, опытных архитекторов с более академическим подходом, они много спорили между собой. Но решающее слово всегда оставалось за властью, и скульптуру Ленина решено было расположить в центре пьедестала.
— Насколько у вас в экспозиции отражены поэтапные изменения проекта? Это же очень интригующий сюжет с точки зрения и архитектуры, и политической истории.
— Конкурсу на Дворец Советов мы отвели отдельный зал, где вся эволюция иофановского проекта хорошо видна. Будет много эскизов, в том числе сделанных Иофаном собственноручно. Кстати, специально к выставке отреставрирована огромная графическая работа с видом на фасад дворца – ее впервые показывают на публике. Будут на выставке и варианты интерьеров, и даже образцы тканей, специально разрабатывавшихся для оформления здания.
Надо сказать, что для реализации проекта было организовано управление по строительству Дворца Советов, развернута огромная индустрия: специальный завод поставлял цемент марки ДС, выплавлялась сталь с той же маркировкой.
Был уже заложен фундамент, детально разрабатывались интерьеры, даже дверные ручки особого дизайна начали отливать из бронзы… Распространенный сегодня штамп насчет Дворца Советов – будто бы его проект был чистой утопией. Так вот, ничего подобного.
Если бы не Великая Отечественная война, в центре Москвы этот дворец стоял бы однозначно.
После войны были попытки вернуться к реализации замысла, даже в хрущевские времена, но они так и не увенчались успехом. Все кончилось строительством бассейна «Москва». Наверное, эту неудачу все-таки следует считать удачей для столицы. На мой взгляд, циклопическое строение почти пятисотметровой высоты просто задавило бы весь окрестный пейзаж, включая Кремль.
— Но ведь часть замысла все же воплотилась в жизнь, если вспомнить про знаменитые сталинские высотки. Насколько я знаю, эта идея тоже принадлежала Иофану.
— Да, высотные дома в разных районах города должны были поддерживать и закреплять архитектурную доминанту Дворца Советов. В отсутствие этой главной вертикали семь высоток послужили украшению Москвы и даже стали ее символами.
Кстати, в процессе проектирования здания МГУ у Иофана возникли серьезные разногласия с властью, и его отстранили от этой работы.
Ее возглавил Лев Руднев, у которого были очень жесткие сроки по окончанию проектирования, поэтому за основу был взят проект Иофана, хотя официально среди авторов он не числился. Этот эпизод был для Иофана очень болезненным – впрочем, он не угодил в опалу и впоследствии еще многое построил. Но считать его «архитектором власти» с того времени уже было затруднительно. Правда, он до конца дней думал о восстановлении в Москве знаменитого парижского павильона со скульптурной композицией Веры Мухиной наверху. Именно этот проект он считал одной из самых больших своих удач. Недавно возведенный пьедестал «Рабочего и колхозницы» – это в определенном смысле возврат к первоначальной идее Иофана, но лишь частичный.
— Как бы вы оценили историческое значение деятельности героя вашей выставки?
— На мой взгляд, реализованные проекты Иофана хороши – буквально все. Эти здания заняли свое место в городе, они олицетворяют важный этап в развитии отечественной архитектуры. Думаю, что Иофан разработал довольно удачный вариант стилистики своей эпохи – стилистики, пограничной между традиционными, классическими формами и инновациями 1920-х годов. По сути, это переосмысление авангарда и адаптация его к задачам другого времени.
