Мама Люба (Оксана Фандера) заправляет борделем, в котором работают две молодые красотки — блондинка Зинка Гитлер (Екатерина Шпица) и рыжая Зигота (Анна Слю). Любу девочки обожают: пьяного хама может выставить, приведенного скользким другом (Евгений Цыганов) прокурорского сынка-скрипача (Кристиан Жереги) не растлевает, а ведет в зоопарк кормить мороженым, с самим прокурором (Богдан Ступка) пьет водку и вспоминает былое. Еще Люба водит дружбу с местным пророком, у которого есть соответствующая справка и библейское имя Адам (Алексей Левинский). Но, когда в попытке переиграть расклад героиня отправляется на хутор к матери (Ада Роговцева), та ее встречает презрительным «проститутка приихала» (но в дом пускает), а контакт с сельчанами развивается примерно по сценарию отношений жителей триеровского «Догвиля» с незваной гостьей.
Последовательно бичевавший современное российское кино в программе «Закрытый показ» Александр Гордон открыто противопоставляет ему ретромелодраму с одесскими говором, шутками-прибаутками, баянистами-рифмачами и афоризмами. Лучший достается главной героине: «людей жалко, особенно всех». Но это не сборник анекдотов и даже не лубок, а
ностальгическое путешествие в идеализируемые время и место вполне конкретные, но все равно существующие по законам воспоминаний, где детали портрета могут быть важнее событийной канвы.
И именно портретами «Огни притона» удались — прежде всего женскими. Фандера, кажется, одними глазами может сыграть отчаянную попытку начать новую жизнь. Шпица равно убедительна и в задоре острой на язык девчонки, и в мгновенном переходе к сочувственным слезам. Слю каждым движением воплощает мягкость и томность. Уже помянутое уничижительное приветствие героиня Роговцевой подает так, что в нем разом прочитывается весь диапазон чувств к дочери: от презрения до любви. Женщины здесь на первом плане, а мужчины создают фон — наравне с дворами, фонтанами и разноцветными юбками. Если искать аналогию, то такая Одесса с красивыми самовольными женщинами, яркими платьями и солнечным светом могла бы возникнуть где-нибудь в фильмографии Франсуа Озона.
Гордон дотошен в деталях, из которых выстраивает визуальную среду.
Но все эти скатерти, фотокарточки в рамках и занавески были бы мертвой декорацией, если бы не лица, которые сняты так, что глаз не отвести.
Одно то, что на роль травмированного войной и миром трагического поэта Гордон выбрал Алексея Левинского — театрального актера и режиссера, словно перенесенного из Серебряного века, свидетельствует, что у режиссера есть своя оптика. И эта оптика позволяет ему сместить фокус с текстов и сюжетов на лица, дав зрителю именно в них разглядеть самые достоверные свидетельства человеческих чувств и судеб. В результате «Огни притона» от начала и до конца действия мерцают ностальгией по миру и людям: не то они были когда-то, но потом новые времена выбросили их на берег, не то их вовсе никогда не было, кроме как в отраженном киноэкраном свете.