Цивилизация
Идея проводить форум альтернативного кино в маленьком сибирском городе в 250 километрах от Красноярска с названием, созвучным главному кинофоруму планеты, вроде бы милая, но собственно фестиваля на ней не вырастишь. Ну да, альтернатива – смешение кино и современного искусства на одной площадке, в программе – то ли короткий метр, то ли видеоарт, не сразу и поймешь. И все это под кокетливо шутливым названием.
Но идея, как выяснилось, оказалась на вырост, и на десятом году своего существования Канский фестиваль стал уже вполне серьезной институцией, никакой не милой тусовкой маргиналов.
Во-первых, в таком маленьком и неприметном городе, как Канск (любой кинокритик, въезжая в него, припоминает «Груз-200»), подобного масштаба события не могут не оставлять следа. Уж слишком это противоположные стихии – городок, сочетающий в архитектуре покосившиеся избушки и хрущевки, и современное искусство. А тут еще весьма кстати организаторы объявили Канск городом-музеем современного искусства и стали заполонять этим самым искусством. За последние годы появились колокольня, выстроенная архитектором Андреем Савиным, пальмовая аллея, памятник неизвестному художнику. В этом году к этой компании добавится сад из шпал, построенный Хаимом Соколом.
В этом смысле велик соблазн сравнить Канск с Пермью, куда радостно готовы ломануться деятели культуры, чтобы создавать свое альтернативное пространство, в котором не будет московской несвободы.
Но разница здесь очень велика. Скорее Канск ближе к «Архстоянию» — здесь весь фокус не в том, что можно приехать, привезти свою культуру и насадить ее на новом месте, а в том, как колокольни и памятники неизвестному художнику резонируют с окружающим ландшафтом. В этот раз сочетание можно было лицезреть и слушать: на закрытии фестиваля в едином панковском угаре (о, эти дамы с химзавивкой, покачивающие в такт музыке) слились белорусские звезды новой музыки Михей Носорогов и Макс Сирый и местные старушки-частушечницы. С пляшущими в народных костюмах местными дарованиями на подтанцовках.
Кстати, о переменах.
Один из старожилов фестиваля – художник-«синий нос» Вячеслав Мизин – рассказывал, как десять лет назад в экран и в выступающих создателей фильмов зрители кидались пивными банками и камнями, а местной братве, пришедшей чисто отдохнуть на кинцо, приходилось объяснять не столько даже, что это происходит на экране, а с какого района режиссер. В этом смысле, конечно, с позволения сказать, культурную значимость фестиваля недооценить трудно – во всяком случае, и камнями в экран не кидаются, и про районы не спрашивают (разве что местные мальчишки вечно ждут мифического «американца» у дверей гостиницы), и даже задают после конкурсных показов режиссерам вполне разумные вопросы. Так что нет, тем более это не маленькая Пермь – там все-таки вопрос просвещения и вообще взаимодействия с окружающим ландшафтом не стоит, а здесь он именно что ключевой, во многом смысл фестиваля как раз в нем. Для этого и вход на все показы сделали свободным.
Одновременно стала меняться и программа фестиваля. От кокетливо близкой к современному искусству – к серьезной и основательной, что ни фильм – полноценная заявка на полный метр.
Иногда буквально, как в случае с лентой Михаила Сегала «Мир крепежа», которая прогремела в конкурсе короткого метра на «Кинотавре», произвела серьезное впечатление на сибирских провинциалов и вот теперь превращается в полнометражный четырехсерийный телефильм.
Что-то подобное могло бы произойти – и наверняка произойдет — с доброй половиной фильмов конкурса. Многие из них просто больше похожи на лаконичный полный метр. Даже те, что ближе всего к видеоарту, как симпатичная зарисовка Нено Белчева «Дрезденская рука», — скорее иронично играют с современным искусством, если не сказать, издеваются над ним, легко встраивают его собственно в киноиерархию.
При этом фильмы конкурса уж в чем-чем, а в стоеросовости и неизобретательности обвинить трудно:
все они в той или иной степени эксперимент, но ничуть не кокетливый и строится не на банальных томных приемах в виде замедленного повествования и чередования туманных картинок, возникающих из ниоткуда. Все эти эксперименты так или иначе легко встраиваются именно в хорошо сделанное кино. Получивший в результате только диплом и спецупоминание жюри «Джанни Скикки» итальянца Франческо Виско пытается создать современный фильм-оперу. Получивший впервые в Канске вручавшийся приз Гильдии киноведов фильм Питера Барановского «Пристрастия» вовсе снят одним планом с водительского сидения катающегося по дорогам Европы автомобиля — этому приему и сюжету вообще самое место в программе любого европейского фестиваля.
Даже отечественный полный метр, к которому традиционно предъявляется море претензий – снимать его молодым режиссерам попросту не о чем, а уж если речь идет о студентах и недавних выпускниках киношкол, к этому еще добавляется сильно коробящее эпигонство по отношению к мастерам.
В канском же конкурсе в этом году было три русских фильма, и ни к одному из них эти претензии применимы не были:
ни к признанному лучшей русской лентой конкурса «Миру крепежа» Сегала (который, кстати, из ВГИКа просто сбежал после первого курса), ни к забавной питерской зарисовке «Вместе», целиком посвященной собачьим экскрементам на улицах культурной столицы, ни тем более к «Морю желаний» Шоты Гамисонии, фильма, в котором Москва предстает курортным городком у теплого моря, у Китай-города торгуют кукурузой, а от жары сбегают не на пляж, а на Воробьевы горы.
Собственно, ничего странного в том, что любители владеют форматом куда лучше, нежели профессионалы, но это уже другой разговор – про проблемы кинообразования. Но если говорить о Канске, то получается, что он к десятому году приобрел помимо веса и зрелости еще и четко направленную миссию. Касающуюся не несения культуры в массы, а куда более узкопрофессиональных вещей. Того, чего у прочих фестивалей короткого метра нет и, кажется, быть не может. Канский фестиваль оказался во многом просто образовательным центром для режиссеров: местом, где они могут, извините за банальность, расти и развиваться. И эта миссия – фестиваля как тусовки в лучшем смысле слова, пространства, где действительно происходит большая жизнь и определяется будущее, – намного важнее по-настоящему любого культуртрегерства.
Характерно, что Гран-при в этом году присудили ленте тоже экспериментирующей, но опять же остающейся строго в рамках кинематографа, – «Катарсису» француза Седрика Превоста. Вкратце это сюрреалистическая зарисовка о том, как кино вплетается в жизнь и как одно от другого оказывается трудноотличимо. По сути, те же «Восемь с половиной», только не про муки творчества, а про то, как искусство сжирает жизнь. И что ничего плохого в этом, в общем-то, нету. Что, собственно, фестиваль и доказал.
