Третий день «Кинотавра» проходил под знаком повторения пройденного. На улице окончательно восторжествовало лето, и озвученный утром ранее перед началом конкурса короткого метра призыв программного директора фестиваля Ситоры Алиевой к сидящим в зале Зимнего театра забыть о пляже и бассейне обрел содержательность проверки на прочность.
В начале дня третьего показывали еще восемь фильмов из конкурса короткого метра. Первый и, по мнению большинства, лучший из них — «Дотянуться до мамы» Ольги Томенко вопреки названию оказался не слезливой мелодрамой, а триллером про ребенка, который сталкивается с непониманием и нежеланием взрослых что-либо доходчиво объяснять. Не дождавшись в положенный час родителей с рыбалки, девочка, которая в минуту обиды нажелала им разного, начинает стремительно сводить себя с ума вплоть до появления злобного двойника в духе японского хоррора.
<1>Технично снятая история с диалогами в духе хорошего ситкома и педагогическим подтекстом оказалась своего рода индульгенцией последующим картинам, которые подвергали зрителя различным испытаниям. В «Клятве Гиппократа» это неприятный герой — запустивший себя под предлогом несчастной любви филолог, который волей первоисточника («Роман с языком» Владимира Новикова) оказывается мил симпатичной женщине-терапевту. В «Седьмом» — злоключения издевательски юного и щенячьего водителя троллейбуса, ностальгически позаимствованного из советского кино про взрослеющих школьников. Фильмы «Недоступен» и «Маниакальные проявления мисс Изольды К» оказались пугающими мужской и женской версией фантазий на тему любовно-обсессивного синдрома. «Половое покрытие» — кичевым трипом по мотивам текста братьев Пресняковых про обнаружение трупа. В «Ледниковом периоде» бывшего фигуриста Андрея Грязева удачный образ, выстроенный вокруг звезды фильма «Пыль» Алексея Подольского, конфликтует с не слишком изобретательным сюжетом.
Зато в смелости иным начинающим авторам не откажешь — Марина Левина записала Жан-Люка Годара в соавторы сценария сентиментальной сценки «Адронный коллайдер» про робкого влюбленного, которому посетители кафе мешают приступить к решающему признанию. Фотография главного идола французской «новой волны» на стенке кафе прилагается.
Повторением, а для тех, кто упорно пропускал «Евразийца» литовца Шарунаса Бартаса на различных фестивалях, шансом наконец посмотреть фильм стал показ картины в рамках программы «Летняя эйфория», в которой в этом году Андрей Плахов собрал работы с постсоветского пространства. Также Бартасу досталось продолжать за Клер Дени дело расширения кинематографических горизонтов нового поколения — его мастер-класс состоялся после показа картины.
Третьей и четвертой картинами основного конкурса стали «Летит» Сергея Швыдкого и Фуада Ибрагимбекова и «Безразличие» Олега Флянгольца.
Швыдкой и Ибрагимбеков взялись за экранизацию пьесы Ольги Мухиной про опасности мира гламура, которые подстерегают беспечных и циничных работников коллектива ток-шоу про любовь. Тут стоит пояснить: драматург Мухина более всего известна как автор «Тани-Тани» — одного из главных хитов театра Петра Фоменко в середине 1990-х. Пропав на какое-то время с горизонтов «новой драмы», к появлению которой в России она была причастна, Мухина вернулась в 2004-м с пьесой «Летит». Текст был представлен как применение драматургической техники «вербатим» — то есть создания произведения из задокументированной прямой речи интересующих автора реальных людей. «Летит» уже ставил со студентами Сергея Женовача еще один фоменковский соратник и поклонник автора Евгений Каменькович — тогда не слишком техничные, но живые второ- или третьекурсники, как могли, старались разогнать текст. Однако спотыкались о безжизненность претенциозных фразочек, из которых были склеены диалоги.
В фильме молодых режиссеров те же диалоги достаются в том числе и двум фоменковцам — Евгению Цыганову и Павлу Баршаку — правда, возможный дуэт в фильме разведен: сыграть заклятых друзей героям «Прогулки» не дали.
Швыдкой и Ибрагимбеков не предпринимают попытки оживить речь персонажей, а ровно наоборот, доводят ее театральность до предела. Примодненные мальчики и девочки обмениваются замечаниями и афоризмами на тему отношений («мужчина — ребенок-ребенок-ребенок, а потом раз — и старик»), словно ведут церемонию — не перебивая друг друга, неспешно, с паузами пресыщенности жизнью. Глянцевая картинка непременных vip-клубов, томных вечеринок и ленивого употребления таблеток и кокаина доводят и без того карикатурный текст до запредельного уровня нелепости. Даже настоящий, кажется, снег, присыпающий картонную реальность, выглядит ватой. Если это сознательный ход, то он не срабатывает — разбитую на «Страх» и «Трепет» (так озаглавлены части первоисточника) нравоучительную пьесу, равно далекую от «вербатима» (Мухина опрашивала не реальных работников телевидения, а милейших театральных актеров из фоменковского круга) и от всякой реальности, не оживить последовательным умерщвлением.
«Безразличие» — проект с еще более интересной судьбой. Флянгольц снимал стилизованную под советское отражение «новой волны» картину в 1991-м году. В ней еще далекий от облысения Федор Бондарчук маялся в черно-белой Москве конца 1950-х, ввязывался в драку в отделении милиции и добивался отношений с женщиной случайного оппонента. Тогда доделать фильм не удалось, но через 20 лет такая возможность появилась, и «Безразличие» появляется с дорисованной собачкой-космонавтом, которая сбежала накануне запуска на орбиту. Помимо компьютерной графики фильм оброс анимированными вставками погонь и похождений по подземельям с Александром Башировым (перед началом показа актер покидал зал не без помощи охраны, чем дал повод радостным требованиям вернуть артиста), фрагментами хроники со старыми улицами Москвы и песней Эдуарда Хиля.
Пользуясь порочной формулой, на экране «Я гуляю по Москве» и «Июльский дождь» встречают «Ассу» под музыку с граммофонных пластинок.
На фоне неловких короткометражек и декоративной экранизации фальшивой пьесы доведенная вспомогательными материалами до полного метра и несколько раз фальсифицирующая реальность зарисовка оказывается неровной, но живой картинкой про ностальгию.