Цивилизация
Встретились мальчик с девочкой и понравились друг другу. Гуляли, держались за руки, целовались, заставляли себя выговаривать непривычные слова «бойфренд» и «герлфренд». Обычное дело. Перестанет ли оно быть обычным, если выяснится, что местом первой их встречи была панихида? Что мальчик недавно похоронил родителей, погибших в автокатастрофе, а у девочки рак мозга, и через несколько месяцев она умрет? Сюжет-то все равно вечный – или, скажут другие, избитый. Ну да, подростковая любовь потому так трогательна, что долго не длится, и хеппи-энд для нее возможен один — смерть. Это еще Шекспир понимал.
Только ему казалось, что главное в истории Ромео и Джульетты – дурацкая вражда Монтекки и Капулетти. Сегодня всем понятно, что главное – то, что они умерли.
«Не сдавайся» Гаса ван Сэнта, с одной стороны, подытоживает многолетние изыскания режиссера, которого со времен его дебюта «Mala Noche» всегда интересовала формула «умри молодым». С другой стороны, даже в сравнении со «Слоном» («Золотая пальмовая ветвь» в Канне) или «Параноид парком» (спецприз жюри здесь же) новая работа – камерная, домашняя, интимная. Недаром режиссер выступил тут в неожиданном качестве соавтора музыки – и снималось кино практически у него дома, в его родном городе Портленд, что в штате Орегон. Потому таким логичным кажется включение картины в «Особый взгляд» вместо помпезного и часто претенциозного основного конкурса.
В кульминационный момент фильма его главный герой должен выйти на трибуну и сказать речь.
Однако слова на ум не приходят — он просто стоит и глупо улыбается. В сущности, это было бы самой адекватной реакцией и на фильм ван Сэнта. В начале 2000-х модный режиссер начисто поменял стиль, перейдя от мейнстрима американского «независимого» кино к загадочным медитативным полотнам, навеянным творчеством Белы Тарра. Однако та фаза тоже оказалась переходной. Получив главный каннский приз, ван Сэнт снова обратился к мейнстриму, но переосмысленному, очищенному от пошлости и штампов. Второй раз подряд ему удается неслыханный трюк: взяв тему и сюжет, которые в исполнении любого другого автора были бы унылым набором стереотипов, он создает трогательное, тонкое и вместе с тем простое кино. «Харви Милк» оказался фильмом отнюдь не о защите прав гомосексуалистов, а о природе времени, «Не сдавайся» не о защите прав раковых больных, а о природе любви. И времени, и смерти – все это слишком тесно связано.
Вместе с изумительным оператором Харрисом Савидесом («Слон», «Последние дни») ван Сэнт идет по узкой тропе над океаном – и не разу не оступается: ни минуты фальши в его картине нет.
Есть, впрочем, один эпизод, предстающий чистой слезовыжималкой, но по его завершении оказывается, что режиссеру удалось нас обмануть: герои репетировали свой уход из жизни и сами осеклись посреди сцены, почувствовав ненатуральность жестов и реплик. Исполнители, кстати, исключительные. Миа Васиковска после «Деток в порядке», «Алисы в Стране чудес» и «Джейн Эйр» наконец-то показывает себя многоплановой актрисой с огромным потенциалом. Ее партнер дебютант Хенри Хоппер достоин своего великого отца Денниса Хоппера. Которого он, кстати, потерял примерно в том же возрасте, в котором расстался с родителями его герой. Хочется верить, что это было не расчетливым шагом со стороны режиссера или его директоров по кастингу, а трагическим совпадением.
Канны обожают любые рифмы и переклички. Одновременно с картиной ван Сэнта в конкурсе представили драму шотландской постановщицы Линн Рэмси «Нам надо поговорить о Кевине». Изворотливая, композиционно сложная картина рассказывает о судьбе матери подростка, устроившего побоище в школе, убившего заодно отца с сестрой и севшего за это в тюрьму. Похожую тему ван Сэнт брал приступом в «Слоне». В той картине отсутствие каких бы то ни было объяснений страшной катастрофы было несомненным плюсом: завороженный смертью режиссер не разбрасывался обвинительными вердиктами. В этом даже филигранная актерская работа Тильды Суинтон не может снять ряда вопросов, в частности не сошел ли мальчик с ума, не просмотрели ли это родители и психиатры?
Ни социальных, ни экзистенциальных обобщений в тщательном наблюдении Рэмси не заметно, по выходе из зала фильм оставляет неприятное ощущение пустоты.
Картина-элегия ван Сэнта, напротив, полна не только нежности, тепла, юмора, но и восточного стоицизма, воплощением которого становится еще один герой – Хироши, призрак тинейджера-камикадзе, погибшего во время Второй мировой и ставшего лучшим другом влюбленных подростков. Американский режиссер с упорством и отвагой настоящего камикадзе составляет свой фильм из элементов, давным-давно ставших приметами дурного вкуса, — и возвращает им первоначальный смысл. Простой и прекрасный, как битловская «Two of us», под звуки которой начинается фильм.
