Цивилизация
Выжимая из себя совкового раба по коричневой теплой капле пепси-колы новороссийского разлива, Вавилен Татарский (Владимир Епифанцев) делает карьеру, удивительную даже по меркам 1990-х: тогда финишные ленточки рынка рвали грудью не терпеливые пыхтящие марафонцы, но живущие мигом одним азартные спринтеры. Поторговав в ларьке, герой перековывается в копирайтера, от рекламы сигарет переходит к внедрению русской национальной идеи в народный ум (который традиционно ленив, зато гостеприимен), организует пиксельный правительственный переворот и вступает в брак с богиней Иштар, платонический, но с возможностями, безграничными, как космос.
Долго вынашиваемая дебютантом Виктором Гинзбургом идея фильма была во всех смыслах рискованной.
«Generation П» — возможно, самое блестящее, но при этом не самое киногеничное произведение Виктора Пелевина, который, не будучи Стивеном Кингом, в процессе написания романа наверняка не в первую очередь думает о технических возможностях переноса на широкий экран придуманных им образов. Из «Омона Ра», положим, получилась бы людоедская космическая сказка, гибрид «Отроков во вселенной» и кинофильма «Сволочи» (когда, между прочим, такое снимать, как не к юбилею полета Гагарина). Из «Чапаева и Пустоты» — примерно сериал «Адмирал», щедро присыпанный не дешевой панпатриотической пудрой, но умеренно разбодяженным кокаином. Из «Принца Госплана» — соответственно, «Принц Персии: пески времени», где артист Гилленхолл мерил бы кенгуриными прыжками не пустыню, а сиротские интерьеры советского НИИ, попутно ошпариваясь кипятком из электрочайников и больно врезаясь в монументальные чертежные доски.
В отличие от этих книг «Generation П» не подразумевает приветствуемой в кино остросюжетности — перед нами умеренно динамичная хроника встреч с интересными людьми.
С ними, кстати, в кадре полный боекомплект, и кастинг (Михаил Ефремов, Сергей Шнуров, Владимир Меньшов) следует признать одним из основных достоинств картины. Исполнителю главной роли Владимиру Епифанцеву, в свое время рубившему домохозяек в юмористическом ролике про стиральный порошок, не нужно объяснять, что такое креативный подход к рекламе. Да и свойственная его герою гамма чувств, которая подразумевает мгновенные переходы в самоощущении от сверхчеловека к твари дрожащей и обратно, отображается на лице артиста достаточно выразительно. Заслуживают внимания и разные по степени насыщенности камео знаковых медиаперсон, которых именно в 90-е водила молодость в сабельный карьерный поход: от покойного комика Романа Трахтенберга и основателя журнала ОМ Игоря Григорьева до художника-акциониста Павла Пепперштейна и Леонида Парфенова. Впрочем, массовка любовно подобрана из друзей и знакомых Кролика ради чистого приятельского удовольствия, а не с целью завлечь в кинотеатры побольше публики. Зритель не обязан ведь понимать проскальзывающие там и сям внутрицеховые каламбуры (например, отчего бритому наголо представительному персонажу второго плана вдруг так не нравится имя «Вася»).
Мало чего ловить на просмотре и человеку, лично не знакомому не только с легендарным экс-главредом «Коммерсанта» Андреем Васильевым, но и с литературным первоисточником, а просто пришедшему в кино на том железном основании, что массированная реклама на Первом канале ему уж всяко плохого не посоветует.
Как и роман, картина не стремится быть максимально понятной. Зато поклонники книги, ценящие к тому же, когда экранизация буквально воспроизводит если не дух, то букву полюбившегося произведения (как в случае с режиссерской версией «Мастера и Маргарита» Юрия Кары), имеют шанс остаться абсолютно довольными. Виктор Гинзбург, скажем, с самоубийственной, казалось бы, даже для более матерых постановщиков решимостью берется перевести на визуальный язык эзотерические вставные тексты из вдохновлявшей Татарского папки «Тиамат». А это дело лишь немногим более благодарное, чем экранизировать справочник «Желтые страницы». Прочие давно обжитые в повседневном быту цитаты тоже более или менее на месте. Почвеннический монолог Вовчика Малого («А ведь мы — Россия! Это ж подумать даже страшно! Великая страна!») изливается из уст артиста-физкультурника Олега Тактарова с безапелляционной непринужденностью лавы, бьющей всем назло из вулкана Эйяфьядлаёкюдль.
Сцены, требующие визуального размаха, Виктор Гинзбург переносит на экран с партизанской сноровкой героев романа, которые в какой-то момент без проблем монтируют ролик, где «росла и рушилась Вавилонская башня, разливался Нил, горел Рим, скакали куда-то по степи бешеные гунны» из обрезков старых фильмов.
Так, картина начинается с настраивающей на правильный сентиментальный лад советской хроники с Брежневым и черноморскими курортами. Жалко, что нет эпизода, где памятник Петру Великому расстреливают снарядами в ходе масштабной бандитской стрелки. Ведь можно было, ну, теоретически, договориться с продюсерами третьей «Любови-Моркови» и успеть вклеить (для блезиру искусственно состарив пленку и вырезав Орбакайте) кусочек, в котором колосса у ЦДХ крушат вполне хлебосольно и представительно.
Главная проблема фильма, которая не то чтобы все портит, но добавляет изрядную ложку дегтя, заключается, как ни странно, в литературном материале. Роман хорош, но Пелевин ведь почти всегда с паранормальной репортерской ловкостью стенографирует реальность, которая здесь и сейчас (пусть и с вылазками в нездесь и завтра). То есть как рассказчик он ничего не должен авторам последующих, а тем более припозднившихся интерпретаций.
В конце 1990-х было и смешно, и неловко смотреть в новостях на кулем падающего с самолетного трапа Ельцина и чуть ли не на следующий день находить данному событию у Пелевина убедительное мистическое объяснение.
В игровой ленте 2011 года этот, пусть и ключевой для сюжета, эпизод, равно как и развернутые шаржи на Гусинского и Киселева, выглядит уже просто неловкостью. Постановщик, надо отдать ему должное, в порядке законной режиссерской отсебятины пробует подверстать к истории современные реалии (здесь есть, например, Андрей Панин в роли цифровой куклы Путина), но для того, чтобы раскрыть тему, фильму не достает смелости и свободы, присущих роману. В итоге добротная экранизация одной из лучших русских книг конца прошлого века местами напоминает что-то вроде сафари с пассивным участием львов, которые в силу понятных обстоятельств не в состоянии рыкнуть в ответ или заехать тяжелой некогда лапой.
