Цивилизация
Звезд на фестивалях ищут только папарацци и репортеры светской хроники; остальные охотятся за «именами». По этой части Берлинале уступает Канну или Венеции — великие режиссеры здесь встречаются реже. Но один из них в конкурсе этого года присутствует. Это 55-летний венгр Бела Тарр.
Никогда о нем не слышали? Или слышали, но ничего не смотрели? Не стесняйтесь. В большинстве стран мира (например в России) его фильмы не выходили даже на видео, не говоря о широком экране. Можно отыскать их в интернете, но вот нюанс: смотреть такое кино надо исключительно на широком экране. Каждый фильм Тарра — изобразительный шедевр, загадочный и завораживающе-медленный, как правило, черно-белый. Довольно условно его можно сравнить с нашим Сокуровым или даже Тарковским, хотя он абсолютно самобытен. Им восхищается Джим Джармуш. Посмотрев его картины, кардинально изменил свой стиль Гас ван Сэнт.
Писательница Сьюзан Зонтаг как-то сказала, что для счастья ей нужно лишь одно: смотреть хотя бы раз в год «Сатанинское танго» Тарра. Оно, для сведения, длится семь с половиной часов.
В берлинском конкурсе показали «Туринскую лошадь» — фильм, после которого Тарр, как он сам заявил, собирается покинуть кинематограф. Сюжет выбран соответствующий. В 1889-м году на улице Турина извозчик хлестал кнутом свою лошадь, перегородившую дорогу. Оттолкнув кучера, к кобыле подошел господин с пышными усами, обнял ее за шею и заплакал. Сердобольного человека с трудом увели; звали его Фридрих Ницше. На следующий день философ замолчал навсегда. Оставшиеся одиннадцать лет он прожил в лечебнице для душевнобольных.
А что случилось с лошадью? Ответом на этот вопрос и призван стать прощальный опус загадочного венгра.
Казалось, что все заранее ясно — «Холстомер», «Наудачу, Бальтазар», страдальцы-животные, бесчувственные люди... На самом деле ничего подобного. Кобыла, конечно, один из трех главных героев фильма, но наименее важный. «Туринская лошадь» — потрясающе мощное кино о конце света — кстати, главная тема Берлинале-2011, заявленная еще как минимум в двух конкурсных картинах. Другие режиссеры задаются вопросом, как встретить апокалипсис или даже как жить после.
Тарр наиболее последователен: по его версии, никакого «после» не существует. Конец значит конец.
Ницше сказал, что Бог умер, — и христианская религия кончилась. Извозчик ударил лошадь кнутом — и Ницше кончился. Лошадь стала — и кончилась прежняя жизнь ее хозяев, старика-крестьянина и его дочери. А потом кончилась жизнь как таковая — вода, еда, свет. В фильме Белы Тарра около тридцати монтажных склеек (то есть один план длится в среднем пять минут), но это отнюдь не пустой формализм. Ритуальный ритм сельской жизни режиссер передает с ветхозаветной суровой обстоятельностью, тщательно воспроизводя во всех деталях жизнь трех персонажей — равно бессловесных и не нуждающихся в словах. Текст, написанный постоянным соавтором Тарра, писателем Ласло Краснохоркаи, сводится к редким комментариям закадрового голоса и монологу соседа-фермера, зашедшего за бутылкой водки: речь выпившего плебея — очевидная реминисценция из Ницше. Мол, боги сдохли, и нет больше добра и зла!
«Чушь все это», — отвечает бородатый хозяин дома, и гость, смутившись, уходит.
Черно-белое авторское кино в сознании среднестатистического зрителя неразрывно связано с чем-то сложным, заумным и претенциозным. Но «Туринская лошадь» проста и прозрачна, как колодезная вода. Или как три монотонные, навязчиво-тоскливые ноты, составившие лейтмотив саундтрека Михали Вига. Девушка варит картошку, старик ест. Она дает корм лошади, он запрягает. По очереди они сидят у окна, за которым ветер гоняет листья. Ветер крепчает, выйти за ворота уже невозможно. Бежать некуда и незачем. Мир истончается, уходит, как песок сквозь пальцы, и смотрящий кино ощущает это на уровне почти физиологическом — будто кончается его собственная жизнь.
Тарр не задает экзистенциальных вопросов и не отвечает на них:
«Туринская лошадь» — окончательное решение всех вечных вопросов, переданное в скульптурно-монументальной пластике.
Не притча, не аллегория — скорее, развернутая метафора, начисто лишенная навязчивых символов. Нет намеков на социальный бэкграунд персонажей. Нет упоминаний об их прошлом. Их моральные борения или физические страдания не видны камере и неизвестны нам. Нам не за что осуждать крестьян, но и причин для зависти нет. «Это фильм о смертности, и родился он из глубокой боли, которую я постоянно испытываю, как и все мы, приговоренные к высшей мере», — объясняет Тарр самым непонятливым.
Почему это кино оставляет ощущение гениальности? Вопрос на засыпку. Наверное, потому что в седобородом старике, некрасивой девушке и печальной старой лошади себя узнает каждый. А узнав, поймет, что ждет его в будущем. А поняв, согласится с режиссером, что этот фильм исчерпывающий. Вышла на экран «Туринская лошадь» — кончился Бела Тарр.
