Директор провинциального комбината Мирон Алексеевич (Игорь Цурило) едет хоронить жену Танюшу (Юлия Ауг). Для подмоги он берет с собой молчаливого сотрудника Аиста (Игорь Сергеев), пишущего на досуге этнографический очерк и делящего свою холостяцкую каморку с парой птичек овсянок. Никаких гробов, крематориев и поминок церемония не предполагает: Мирон отправляется к озеру, где пара проводила медовый месяц, сооружает погребальный костер и, следуя обычаю народа меря, сжигает тело усопшей. По дороге Мирон рассказывает, что перед свадьбой в лобковые волосы женщины вплетаются ленточки, и, как водится у мерян, «дымит» — вспоминает пикантные подробности интимной жизни. Аист же возвращается мыслями к отцу — чокнутому поэту, мечтавшему утонуть, но вместо этого утопившему в проруби печатную машинку.
Путь «Овсянок» на экраны начался бурно: организаторы Венецианского фестиваля, взявшиеся рьяно следить за тем, чтобы конкурсные показы были абсолютными мировыми премьерами, в ультимативной форме потребовали снять картину с «Кинотавра».
А режиссер Федорченко во всех интервью называл свой фильм эротической драмой: поползли даже слухи, что «Овсянки» лишились госфинансирования из-за чересчур откровенных сцен.
Впоследствии выяснилось, что эротика в картине исключительно интеллигентная, а в Венеции, несмотря на скандал с «Кинотавром», фильм получил три, пусть и не главных, приза: «Озеллу» за операторскую работу, награды ФИПРЕССИ и экуменического жюри.
Успех картины Федорченко в Венеции вполне объясним. «Овсянки» — кино о подлинности и идентичности, гимн старинным традициям, которые растворяются с наступлением цивилизации и задыхаются под гнетом больших городов, оно хорошо рифмуется с европейским антиглобализмом. Да и возглавлявший жюри Венецианского фестиваля Квентин Тарантино (сам по иронии ставший главным глобалистом от кинематографа) недвусмысленно продемонстрировал свои симпатии, когда несколько лет назад, будучи председателем в Каннах, отдал «Пальмовую ветвь» Майклу Муру. При этом с «Овсянками» произошла отчасти та же история, что и с «Первыми на Луне» — фильмом Федорченко, который получил Гран-при программы «Горизонты» в 2005 году. Тогда псевдодокументальная фантазия о секретном советском полете к спутнику Земли была отмечена как лучший документальный фильм.
«Овсянки», может, и не мокьюментари, но в определенном смысле тоже мистификация.
Фильм снят по повести, опубликованной под именем Аист Сергеев — так зовут героя романа и в то же время это один из псевдонимов писателя и фольклориста из Казани Дениса Осокина. Описываемый в книге финно-угорский народ меряне действительно существовал, но полностью ассимилировался еще в XVI веке, оставив после себя лишь археологические артефакты и некоторые названия (по одной из версий, топоним «Москва» имеет мерянские корни). «Овсянки» выдают за реальность полуфантастический мир, в котором умерших сжигают на ритуальном костре, любимых обмывают спиртом, а хранители древних верований встречаются на каждом шагу: даже милиционер на дороге легко пропускает машину с мертвой женщиной, удовольствовавшись лаконичным объяснением — мол, веретеница это, возлюбленная.
Живое осязаемое язычество, отзвуки которого еще можно найти в дремучих деревнях и заброшенных уголках страны, у Федорченко не зверство, а предмет любования.
Этим «Овсянки» кардинально отличаются от пессимизма нашей новой волны. Здесь нет ни чернухи в духе «Счастье мое», ни даже иронии «Свободного плавания», русская дикость возведена Федорченко в поэзию, и никогда еще работавший со Звягинцевым оператор Михаил Кричман не снимал русские холодные пейзажи с такой нежностью. «Овсянки» рифмуют традиции с мудростью, природу со свободой и свободу с любовью точно так же, как это почти двадцать лет назад делал другой призер Венецианского фестиваля. Тот самый, вслед за которым «Овсянки» следовало бы снабдить слоганом «территория любви».