Цивилизация
Пока в Москве болел Брайан Молко, в Пермь неожиданно заглянул призрак летнего столичного смога. Во вторник утром город заволокло невесть откуда взявшимся дымом, а на низком небе прорезалось белое солнце. Увереннее всех себя, естественным образом, чувствовали москвичи и члены совета «Текстуры», собравшиеся на дискуссию «Имитация в искусстве». Модератор дискуссии редактор GQ Вадим Рутковский набросал несколько задающих направление тезисов, но разговор (с легкой руки программного директора стартующего в Москве фестиваля «2 in 1» и первых трех «2morrow») ушел в сторону обсуждения фестивального кино, снятого будто бы не для людей, а для отборщиков Канн, Берлина и Венеции. В результате Эдуард Бояков увел беседу в сторону постулируемого в качестве задачи «Текстуры» возвращения к смыслам — и об изначальной теме все благополучно забыли.
Тем не менее именно имитации сами собой оказались темой фестивальной программы.
В спектакле «Третья смена» Юрия Муравицкого по пьесе Павла Пряжко речь формально идет о пионерском лагере, но на самом деле он оказывается развернутым рассуждением о смерти детских воспоминаний. На сцене взрослые актеры изображают детей, пытаясь вспомнить, как это было, но все эти «блин» и «прикольно» не складываются в живую речь, оказываются недостаточной степенью имитации и постепенно доводятся до почти бессвязной истерики.
Реалистичная новодрамовская манера здесь скорее мешает, и навеянный историей колледжа «Колумбайн» финал выглядит слишком искусственным, чтобы быть трагическим.
«Любовь» театра «КнАМ» из Комсомольска-на-Амуре, напротив, доходит в своей попытке сымитировать главное человеческое чувство до столь смехотворно высокого уровня патетики, что зрителям приходится вспомнить, какое оно на самом деле. На сцене трое актеров (двое мужчин и одна женщина) проговаривают набор бронебойных банальностей в духе Евгения Гришковца («как будто погасили лампочку», «как будто сердце уходит»), покинутую женщину озвучивает сатанинский вопль Диаманды Галас, а на экране среди прочего цитируются вкладыши из популярной в середине 90-х жвачки «Love Is». Когда на словах об уходящем сердце из первых рядов по головам стал проламываться не выдержавший накала лысый мужчина,
член совета Вениамин Смехов тихо произнес: «Вот, сердце пошло».
Что же касается возврата к смыслам, то за них в ответе оказался фильм «Таквакоры». На прошедшем в сентябре фестивале «Меридианы Тихого» картина взяла Гран-при и на «Текстуру» прибыла в статусе победителя и всяческого хита. Таквакор — это мусульманский панк-рок (или, вернее, даже хардкор), андеграундное движение американских мусульман, набирающее популярность в Америке в последние пять лет. Широкую известность оно получило благодаря книге Майкла Мухаммеда Найта о панк-сквоте в Буффало, экранизацией которой и стали «Таквакоры».
История о пакистанском ботанике Юсефе, вынужденном по приезде в Америку жить среди украшенных ирокезами и татуировками земляков, это рассказ о том, как панк-рок сегодня сделал с мусульманской культурой то же, что и со всей остальной в 70-х.
Слово «таква» в переводе означает «осознание Бога», то есть то, что через анархический нигилизм пытаются вернуть себе герои фильма. Чтобы не быть голословным, добавлю, что в 2009 году таквакоры стали героями документального фильма «Таквакор: рождение исламского панка» (его показывали на московском «Beat Festial» этой весной»), героем которого стал писатель Майкл Мухаммед Найт. В игровом фильме больше растерянности, отчасти он похож на зеркальное отражение «Клуба «Шортбас»: американские мусульмане, как и ньюйоркцы, разбираются с изменением своей роли в мире.
Однако если говорить о духе времени и его героях, которых пытается найти «Текстура», то «Таквакоры» на эту роль подходят без всяких оговорок. Лампочка зажглась, сердце пошло.
