Цивилизация
Голодные и неустроенные люди по музеям не ходят – прописная вроде бы истина. А ходят ли туда сытые и благополучные? И если ходят, то зачем? Подобные вопросы могут кому-то показаться странными. Дескать, о чем тут рассуждать: удовлетворив насущные потребности, человек неизбежно начинает тянуться к подлинным ценностям культуры. Значит, длинные очереди в музей – наподобие той, что третий месяц вьется перед фасадом ГМИИ имени Пушкина, – служат косвенным признаком экономической стабильности в обществе. А заодно и свидетельствуют о высоком уровне образованности населения. Тяга к прекрасному совершенно естественна для граждан с высоким материальным достатком и надлежащим IQ. Все остальные пускай берут с них пример и растут над собой. Что здесь непонятного?
А непонятного и полупонятного между тем хватает.
Скажем, по наблюдениям сотрудников Пушкинского музея, среди зрителей нынешнего гастрольного хита найдется немало людей, которые никогда прежде в заведении на Волхонке не бывали.
Равно как и в других художественных музеях, если судить по фрагментам дискуссий, долетающих до слуха искусствоведов. Казалось бы, радоваться нужно: прежде жили себе эти дамы и господа, пацаны и барышни своей тусклой, бездуховной жизнью – и вдруг приобщились к творчеству величайшего художника ХХ века. Глядишь, прецедент им покажется забавным — станут они и впредь захаживать на громкие музейные выставки, а там и до всепоглощающей любви к изобразительному искусству недалеко.
Долой кроссворды, семечки и пьянство в быту. Да здравствуют Пикассо, Боттичелли и все художники династии Брейгелей, от Старшего до Бархатного.
Действительно, мировой «музейный бум», о котором с разной степенью возбуждения говорят два последних десятилетия, зиждется именно на экспозиционных блокбастерах. Не исключено даже, что отдельные посетители, неожиданно занесенные модными поветриями на одну из таких выставок, и впрямь проникнутся изобразительной культурой и почувствуют неодолимое желание стать ее адептами. Но не стоит преувеличивать масштабы этой «культурной революции». Что построено на моде и паблисити, то и будет воспринято публикой в соответствующих параметрах. И дело тут не в том, является ли помянутый Пабло Пикассо подлинным планетарным гением или же его значение для культуры человечества несколько утрировано. (Скорее всего, он и был подлинным гением со слегка преувеличенным авторитетом). Проблема в другом: интернациональные выставочные хиты формируются и прокатываются приблизительно по тем же схемам, что и любая другая продукция околокультурного назначения. Грубо говоря, как «Аватар» или концерты ансамбля «Березка». Промоушн – касса – аншлаг. Взамен вам предоставляется реноме продвинутого ценителя или хотя бы репутация человека, следящего за новинками арт-сцены и всякого такого.
Правда, у музейных блокбастеров есть явный и неоспоримый плюс по сравнению с некоторыми другими сферами.
Этот плюс – аутентичность предъявленного. Книжку вам перевели с иностранного, музыку исполнили в той или иной интерпретации, кино показали в продюсерской, а не режиссерской версии... Полотна же – вот они, почти в том самом виде, как и были созданы авторами хоть в XV, хоть в XX столетии (о тонкостях реставрации здесь умолчим). Однако даже безукоризненные оригиналы не гарантируют сами по себе, что встреча с ними окажется адекватной. Мы живем в концептуальную эпоху: как нам явление преподносят, так мы его и воспринимаем (вариант – целиком отторгаем, что обычно немногим умнее). Иначе говоря, при всей своей внешней объективности эти экспозиционные мегахиты чаще всего структурированы предельно жестко. Они загоняют сознание в коридор, где даже спонтанные зрительские реакции предусмотрены заранее. Делается это, разумеется, не с целью «промывания мозгов», а для того только, чтобы продукт соответствовал ожиданиям. Издержки профессионализма, вполне отвечающие целям большинства посетителей.
Но иной раз почему-то вспоминается пастернаковское определение поэзии: круто налившийся свист, щелканье сдавленных льдинок, ночь, леденящая лист и т. п.
Настоящее искусство всегда ведь представляет собой что-нибудь подобное по внутренней сути. У того же Пикассо немало вдохновенных и действительно важных произведений, которые по понятным причинам никто не из кураторов не склонен отделять от опусов салонных и проходных. Что ни есть – всё шедевры. Ответственность выбора напрягает и обременяет. Посему, уважаемый зритель-читатель, придется все-таки думать своей головой и смотреть собственными глазами, если и вправду есть желание въехать в предмет. Понадобится сопоставить работы Пикассо с холстами Сезанна, Матисса, Брака, Гриса, Глеза, Метценже, чтобы обнаружить истинный смысл былых новаций. Кстати, сделать это можно в том же Пушкинском музее без всякой очереди, когда закончится парижская гастроль.
Не воспримите только вышесказанное в том смысле, что незачем, мол, посещать модные и резонансные выставки.
Речь о другом: такие музейные проекты создают у зрителя иллюзию, будто он полностью погрузился в тему и вышел из зала с исчерпывающим пониманием предмета. Вероятно, подобное впечатление возникало у посетителей экспозиции под названием «Россия!», которую мы экспортировали в нью-йоркский музей Соломона Гуггенхайма больше четырех лет назад. Задача перед выставкой стояла масштабная и государственная — «показать вклад России в мировую художественную культуру». Задействованы были едва ли не все главные хиты из ведущих отечественных музеев – от иконы «Вознесение» кисти Андрея Рублева до «Черного квадрата» Казимира Малевича. Крайне сомнительно, впрочем, чтобы американцы при таком эклектичном наборе экспонатов и впрямь прониклись духом русского искусства. Зато каждый прильнувший к этому дайджесту мог с чистой совестью произнести: «Ну что ж, представление составлено. Русские сказали, что привезли самое лучшее, что у них есть. А если уже видел лучшее, зачем знакомиться с малозначительными оттенками?».
В этом и состоит особенность «музейного бума»: любое художественное явление следует точно дозировать, красиво упаковать и преподнести на пиаровском блюдце предельно выигрышно.
Тут можно вспомнить еще одну, даже более давнюю, чем нью-йоркская «Россия!», международную гастроль – выставку «Амазонки авангарда», которую полтора года прокатывали по Европе и США. Тогда тоже была объявлена тотальная мобилизация российских музеев, правда по несколько другому поводу: требовалось создать эпохальную ретроспективу творчества художниц-авангардисток Александры Экстер, Любови Поповой, Ольги Розановой, Наталии Гончаровой, Варвары Степановой, Надежды Удальцовой. Что и было сделано. Выставка имела шумный успех, получила хорошую интернациональную прессу и собрала приличную кассу. Вот только никто почему-то не придал значения тому обстоятельству, что феминистская постановка вопроса в данном случае не очень уместна. Сами «амазонки авангарда» свои творческие искания принципиально не отделяли от задач, стоявших перед их соратниками мужского пола. Те, в свою очередь, сексизмом не страдали и видели в «боевых подругах» истинных коллег, а не каких-то муз из поднебесья. Так что разделять тогдашний поток искусства по половому признаку почти то же самое, что устраивать выставку «Блондины авангарда» или «Новаторы с карими глазами». Однако придумка с амазонками сработала, а победителей не судят.
На примерах из недавнего прошлого легко уловить, куда ведет тенденция. Блокбастером может стать любой музейный проект, реализующий привлекательную для публики концепцию и получивший по той или иной причине основательный бюджет.
Реальная историческая и художественная подоплека легко обменивается на популярность.
Эта практика давно в ходу среди мировых сокровищниц, у нас она тоже постепенно приживается. Назовем навскидку пару-тройку экспозиций в одной лишь Третьяковской галерее, которые претендовали на статус «хитов для внутреннего потребления» – «Дело в шляпе», «Цветы – остатки рая на земле» или еще недавние «Зеркала». Во всех этих выставочных сюжетах не было даже намека на исследование какой-то эстетической проблемы или хотя бы попытки создания осмысленного зрелища. Зато все персонажи в шляпах, или кругом сплошные цветы, или еще повсюду усматриваются отражения в зеркале. Даже из таких странноватых предпосылок можно было бы вытянуть интересный эффект – но кому это надо? Для народа же работаем: главное, чтобы людей прикалывало... Справедливости ради стоит заметить, что Русский музей от Третьяковки на этом поприще не отстает и даже в кое в чем опережает. Да и региональные институции все чаще впадают в сей тренд: не отставать же от столиц.
О пресловутой «музейной скуке» мы скоро забудем навсегда, ибо важнейшей функцией продвинутого музея все явственнее становится развлечение.
А что поделать? На высоколобых и вечно брюзжащих любителях искусства денег не заработаешь, а широкие народные массы обретаются неизвестно где. То ли на шашлыки уехали за город, то ли дома сидят, телевизор смотрят. Актуальный лозунг – бороться за посетителей. И когда эта борьба приводит к появлению удобных музейных кафе или аудиогидов на нескольких языках, оригинальных сувенирных лавок или игровых комнат для младенцев, можно только порадоваться.
Но на каком-то незримом рубеже стоило бы притормозить и задуматься.
Музейное высокомерие и герметизм – вещи несимпатичные, кто бы спорил. Вот только репертуарная попса и нескончаемая антреприза разве лучше? Сегодня многие не ходят в музеи потому, что, типа, чересчур там все мудрено и слишком высокодуховно. А послезавтра не пойдут уже из-за того, что «насмотрелись мы этих аттракционов — дурят там нашего брата». Такой приговор выглядит куда весомее и безапелляционнее.
Выскажу крамольную мысль: если музеи окончательно встанут на рельсы увеселения почтеннейшей публики, если искусствоведы из представителей «тайного братства посвященных» окончательно превратятся в курортных аниматоров, то и всему этому музейному культу, якобы занудному, но глубинно интригующему, наступят кранты. Скажите себе честно: вам бы этого хотелось?
