Фильм «На девятом небе» германского режиссера Андреаса Дрезена начинается вполне себе в стиле нетленных немецких фильмов о тяжелых буднях сантехников и доставщиков пиццы. Портниха Инге доставляет домой клиенту свежеподогнанные брюки, клиент Карл снимает штаны, чтобы оценить работу и примерка стремительно перетекает во взаимопроникновение.
Собственно, в том же стиле фильм и продолжается – как честно признавался сам режиссер, на первые полчаса фильма приходится всего страница диалогов.
Оно и немудрено: заданный режиссером темп какой-то совсем уже кроличий, тут не до разговоров — мастурбацию героини в ванной многочисленные сцены совокуплений сменяют лишь затем, чтобы с размаху ухнуть в нудистское купание в реке…
Но не спешите радоваться. Главная режиссерская находка, привнесенная им в этот эротический парад-алле, состоит в том, что Инге и ее мужу Вернеру сильно за шестьдесят, а любовнику Карлу – 76. Поэтому есть сильное подозрение, что эти бравые полчаса потребовались режиссеру исключительно для того, чтобы с гарантией вымести из залов всю нецелевую аудиторию. Как только последний рассерженный зритель, неразборчиво матерясь и наступая на чужие ноги, покинет кинозал, все игривые излишества мгновенно прекращаются, и геронтологический «Йа, йа, дас ис фантастиш!» чудесным образом превращается в благопристойную семейную драму.
Инге мечется, не в силах совладать с поглотившей ее страстью, и все взывания мужа к тридцати годам совместной жизни отлетают от нее горохом.
Заспавшийся бес под ребром неумолим, и некстати случившаяся лав-стори стремительно движется к пугающей развязке…
Фильм этот сильно нашумел в мировой кинотусовке – только на фестивали его за год звали девять раз. За 15 месяцев, прошедших с премьеры на прошлом Каннском кинофестивале, кинокритики, конечно же, успели написать про фильм Дрезена великое множество слов. Большей частью хвалебных и, в общем-то, верных.
И про стремительное старение Европы. И про назревающую в связи с этим необходимость осмысления тезиса почтальона Печкина «Я только жить начинаю – на пенсию выхожу!». И про то, что после шестидесяти жизнь в определенном смысле действительно только начинается. Конечно же, не обошли вниманием и главный козырь Дрезена – мол, обращает на себя внимание завидная творческая смелость режиссера, все дела.
Ну так и не поспоришь – возрастной секс в современной культуре действительно табуирован похлеще отрицания холокоста.
И впрямь, если верить сегодняшнему кинематографу, где-то в районе 35 лет тяга к телевизору, тапочкам и кефиру свирепо подавляет все прочие влечения, и люди продолжают спать вместе исключительно для согреву.
Ну и режиссер витийствовал, как водится: «Я всегда задавал себе вопрос, почему пожилым людям в кино и на ТВ отводится максимум сентиментальный взгляд на жизнь или полуромантические и добренькие истории еще одного несмелого пробуждения специфического чувства. Подобный постыдный и мерзкий китч, где все ретушировано или смазано, нагонял на меня смертельную скуку. Стареющие с достоинством нормальные пожилые люди не соответствуют образу красивой и радостной молодости, поэтому совершенно не представлены на экране. Им отказано в сильных чувствах и в сексуальности».
После этих слов смеяться и вспоминать в рецензии пошлые анекдоты вроде «такой большой, а в сказки веришь» совершенно не хочется.
Потому что проблема действительно существует, и проблема эта очень серьезная. Мир, в котором мы живем, по правде говоря, выкроен исключительно под мерку молодых, красивых и политически грамотных. А пожилые люди в нем – изгои, загнанные в резервации пустых квартир, собесов, поликлиник и телесериалов. Это так, и с этим надо что-то делать.
Но вот что смущает: если покадрово переснять «На девятом небе», но заменить 70-летних героев на 25-летних, в фильме не изменится ничего. То есть абсолютно, даже диалоги практически не придется переписывать – темы старости, умирания организма и ожидания неминуемого в фильме практически не затрагиваются.
Возраст еще поминать можно, а вот словить в самый интересный момент приступ радикулита уже нельзя.
Поведение героев фильме Дрезена ничем не отличаются от действий людей, годящихся им во внуки: они так же, отдавшись страсти, теряют голову, делают глупости, бешено ревнуют, уходят, возвращаются, мучают и себя, и других и вообще никак не обнаруживают опыт прожитых лет. Это, похоже, сознательная позиция, в которой режиссер охотно признается – даже свое знаменитое заявление по поводу фильма он начал словами:
«Я хотел рассказать эту историю любви так, как если бы ее герои были молодыми, потому что у меня сложилось впечатление, что этого в кино просто не делали».
А вот это уже вранье. Режиссер весь фильм истово доказывает зрителю: не надо их обижать! Они, конечно, внешне уже страшноватенькие, но внутри совершенно такие же, как социально одобряемая возрастная группа. В этом он, впрочем, не одинок: мировое кино даже если и обращается к теме старости, то лишь затем, чтобы твердить как попка: «А старики-то еще ого-го! Бодрячком!» Ничего другого не услышишь – что в недавнем пиксаровском «Up», что, прости господи, в «Старых клячах».
Но в том-то и проблема, что это не так. Они не такие как мы, они другие: и внутри другие, и снаружи. Не агитировать нужно, а осмысливать.
Суть проблемы старения населения не в том, что пенсионеров стало много.
Главная проблема, которая пока не имеет решения, заключается в том, что возросшая продолжительность жизни не подарила людям лишних двадцать лет жизни, а приплюсовала двадцать лет старости. Но Андреас Дрезен, как и многие до него, даже не пытается разобраться, как жить людям, вынужденным отныне едва ли не половину жизни проводить в теле, все больше напоминающем тюрьму. Ограничивается ненужным, в общем-то, натуралистичным эпатажем да очередным переталдыкиванием затертого уже в лоскуты тезиса «любви все возрасты покорны».
Тем самым заставляя вспомнить того самого старого коня из полного варианта поговорки. Который, конечно, борозды не портит, но и глубоко не пашет.