Цивилизация
Умер Василий Аксенов. Когда умирает человек подобного масштаба — а Аксенов, как к нему ни относись, был, безусловно, знаковой фигурой в нашей прозе — всегда хочется первым делом понять: что же произошло?
В данном случае никаких особых сомнений не было, и всеобщее мнение лаконичнее всего выразил известный литератор Кирилл Еськов, заявивший в своем блоге: «Ну вот, теперь, похоже, точно — ЭПОХА ЗАКОНЧИЛАСЬ. Совсем. Или еще кто-то уцелел, по недосмотру?»
Какая эпоха закончилась — тоже ни для кого не секрет, это даже президент в своей соболезнующей телеграмме отметил: «Яркий представитель литературного поколения шестидесятников, он, как никто другой, умел не только передать дух времени, но и философски осмыслить жизнь…»
Можно, конечно, сказать — не паникуйте, мол, товарищ литератор, все не так плохо.
Живы еще Андрей Битов, Фазиль Искандер, Владимир Войнович, Анатолий Гладилин, Борис Стругацкий, Евгений Евтушенко, Андрей Вознесенский, Белла Ахмадулина, Юнна Мориц, Юлий Ким, Александр Городницкий, Михаил Жванецкий — сплошь знаковые имена.
Но все-таки… Все-таки трудно отделаться от мысли, что с шестидесятниками произошло примерно то же, что и с самим Аксеновым. Ведь, если говорить начистоту, он ушел от нас еще полтора года назад, после того самого инсульта за рулем в январе 2008 года. И что — много российских читателей заметили его отсутствие? Давайте уж начистоту — подавляющее большинство наших соотечественников о том, что Василий Аксенов полтора года находился между жизнью и смертью, узнали из некрологов.
Так и с шестидесятниками. Эпоха шестидесятников, если честно, закончилась, причем не сегодня и даже не вчера. Дело даже не в том, что многие из вышеперечисленных давно уже не пишут, а те, кто пишет, — лучше бы этого не делали.
Проблема в том, что это мало кого волнует.
Поколению шестидесятников выпала уникальная судьба: они дважды становились властителями дум — в 60-е и на рубеже 80–90-х. Тогда их слова слушала вся страна, причем слушала, затаив дыхание. Вспомните того же Аксенова — что «Звездный билет» в 1961-м, что «Остров Крым» в 1990-м читали все, поголовно, и не было читающего человека, который не зависал бы ночами над тоненькими книжечками журнала «Юность».
Но вот что странно, удивительно и очень обидно — оба этих шанса они упустили. Очень громко заявив о себе, шестидесятники как-то очень незаметно ушли.
Вы скажете — ну что ты хочешь, возраст, смешно ждать от людей в таких годах выдающихся литературных произведений. А я скажу, что возраст здесь ни при чем. Достижение пенсионных лет вовсе не означает автоматической профессиональной дисквалификации. Можно писать очень сильные вещи и на седьмом, и на восьмом десятке, и многие из этого поколения это подтвердили.
Дело не в утрате таланта, дело в утрате читательского интереса.
Гладилинский «Тень всадника», написанный в 2000-м, — бесподобный роман, но кто его заметил? Роберт Рождественский перед смертью вспыхнул очень ярко, его предсмертные, написанные в 90-е, стихи великолепны. Сборник «Последние стихи Роберта Рождественского» — едва ли не лучший у него, но попробуйте прочитать эти стихи. Их просто нет — что на книжных развалах, что в интернет-библиотеках, где отсканированы, похоже, уже все тексты, вплоть до какой-то запредельной дряни.
Вы скажете — ой, да кто бы обличал! Сами-то вы что сделали, что написали? А мне и ответить-то будет нечего — действительно, шестидесятники были последним ярким поколением, все последующие десятилетия так и не смогли родить ничего, хотя бы близко сопоставимого с этой блестящей плеядой. А потом все-таки подумаю и скажу примерно так. Шестидесятники — это мои родители. Мое поколение, родившееся на стыке 60–70-х, — это их дети. Когда детям неинтересны родители — это очень плохо, потому что разрывает связь времен.
Именно поэтому я хочу разобраться, как же так получилось, что едва ли не самое одаренное поколение в русской литературе XX века — ну пусть не обанкротилось, но почему-то вдруг стало ненужным.
Как ни странно, ответить на этот вопрос довольно просто — надо только осознать, когда шестидесятники ушли из зоны нашего внимания. Это произошло в середине 90-х, когда все иллюзии перестроечных времен, разбуженные в нас воспрянувшими шестидесятниками, вдребезги разбились о мерзость реальности обещанного дивного нового мира. Но проблема вовсе не ограничивается «насмешкой горькою обманутого сына над промотавшимся отцом». Мне лично думается, что причина глубже —
она в нашем извечном отрицании прошлого, пресловутом «до основанья, а затем».
Во время своего «второго пришествия» шестидесятники отказались от самих себя в молодости, публично зачеркнули все то, что писали и проповедовали в 60-х. И это их главная вина и самая большая ошибка. Нельзя стрелять в прошлое из револьвера, нельзя рвать связь времен, нельзя зачеркивать десятилетия жизни, нельзя выбрасывать на помойку годы, прожитые как тобой, так и другими людьми.
Именно поэтому самое глупое, что мы сегодня можем сделать, — это повторить ту же самую ошибку и в свою очередь отказаться от поколения собственных родителей. Нельзя злобствовать и облыжно их отрицать, припоминая тому же Рождественскому подпись под недоброй памяти «письмом сорока двух», а Аксенову — сказанные чуть позже слова: «Этих сволочей надо было стрелять. Если бы я был в Москве, то тоже подписал бы это письмо в «Известиях».
В конце концов, есть же обычный прагматизм. Отказываясь от наследия шестидесятников, мы не просто рвем связь времен — мы обираем самих себя. Приняв же их — забронзовевших и диссидентствующих, уехавших и оставшихся — всех, целиком, со всеми подвигами и подлостями, прорывами и провалами, мы, есть шанс, прервем эту фатальную для России цепь постоянных отрицаний и наконец вступим в права наследства.
Не самого плохого наследства, надо сказать.
Именно об этом писал в финале своей первой книги «Коллеги» Василий Аксенов:
Это закон, постоянный круг. Раньше, в прошлые годы, века, жили Максимовы и Зеленины, похожие на них, теперешних, но все-таки другие. Сейчас живут они. А после них будут другие, похожие на них, но другие. И нужно, чтобы те, новые, временами вспоминали о них. Тогда… тогда не будет страшно. Надо все делать для того, чтобы нас вспоминали. Не персонально Максимова, а всех нас. Сашка прав: нужно чувствовать свою связь с прошедшим и будущим. Именно в этом спасение от страха перед неизбежным уходом из жизни. Именно в этом высокая роль человека. А иначе жизнь станет зловещей трагедией или никчемным фарсом.
Именно об этом одно из последних стихотворений Роберта Рождественского:
Спелый ветер дохнул напористо
и ушел за моря...
Будто жесткая полка поезда —
память моя.
А вагон
на стыках качается
в мареве зорь.
Я к дороге привык.
И отчаиваться
мне
не резон.
Эту ношу транзитного жителя
выдержу я...
Жаль, все чаще и все неожиданней
сходят друзья!
Я кричу им:
«Куда ж вы?!
Опомнитесь!..»
Ни слова в ответ.
Исчезают за окнами поезда.
Были —
и нет...
Вместо них,
с правотою бесстрашною
говоря о другом,
незнакомые, юные граждане
обживают вагон.
Мчится поезд лугами белесыми
и сквозь дым городов.
Все гремят и гремят под колесами
стыки годов...
И однажды негаданно
затемно
сдавит в груди.
Вдруг пойму я,
что мне обязательно
надо сойти!
Здесь.
На первой попавшейся станции.
Время пришло...
Но в летящих вагонах
останется
и наше тепло.
