Цивилизация
Позор, кошмар, все кончено, маски сброшены, мосты сожжены – и так далее и тому подобное. Целый месяц, прошедший после оглашения итогов премии Кандинского, арт-сообщество перебрасывалось истерическими фразами, выражающими глубину возмущения и ширину разочарования от того, что «премию присудили фашисту». Поднятый шум долетел даже до остального социума, что вообще-то редко случается с нашим контемпорари артом. Вскидывать брови и озвучивать позиции принялись уже и философы с культурологами, и писатели с театральными критиками, и прочие представители прогрессивной общественности. Действительно, как остаться в стороне, когда эдакая заваруха?
«Фашиствующее эстетство», «гламурный нацизм», «ангажированное ультраправое искусство», «мумификация державности», «диагноз нашего времени» – это все о нем, о недавнем лауреате премии Кандинского Алексее Беляеве-Гинтовте, а также о его подлых покровителях из международного жюри.
В одночасье все озаботились судьбами родины и будущностью изобразительного искусства.
В ходе оживленной дискуссии левые наехали на правых, модернисты намяли бока постмодернистам, анархисты положили с прибором на государственников – словом, каждый нашел себе какое-нибудь полемическое применение. Попутно сводились корпоративные и даже личные счеты, почти на коммунальный манер. А что, очень удобно: когда же еще и выкрикивать «сам дурак», если не под такую истошную сурдинку. В случае чего можно потом списать на временную ажитированность сознания...
Пожалуй, мы все-таки не станем сейчас смаковать подробности – кто кого и как именно обозвал, кто первый начал, а кто лишь отбивался. Интереснее понять, с чего вдруг прорвало незримый резервуар, из коего вылилось столько всячины.
Взглянем для начала на саму премию Кандинского.
Знать, она невообразимо доходна, уважаема и статусна, коли ее итоги так всколыхнули общественное мнение? Да вроде нет, такого о ней не скажешь. В минувшем декабре она вручалась лишь во второй раз. Причем предыдущие ее результаты, хотя и не вызвали скандала, тоже очень многими ставились под сомнение. Что, в принципе, и неудивительно, ибо премия Кандинского (с чьей-то легкой руки окрещенная Candy Prize) смыслово и структурно калькирована с западных аналогов вроде французской премии Дюшана или британской премии Тернера.
Каковые ежегодно вызывают у себя на родине дискуссионные обострения, ибо тамошние жюри норовят принимать как можно более провокационные решения.
Такова идейная установка и пиаровская политика. Наши этот опыт очевидным образом пытаются перенимать – соответственно, никакого консенсуса и ждать не приходится. Негосударственная игрушка с призовым фондом в 50 тысяч евро предназначена служить инструментом для коммерческой раскрутки тех или иных авторов и направлений. Стесняться тут особо нечего, но не стоит и преувеличивать историческое значение этой институции. Во всяком случае, до сих пор не было оснований считать вердикты премии Кандинского непререкаемо авторитетными – и еще неизвестно, появятся ли такие основания в будущем.
Теперь про фашизм и прочие политические пироги.
Конечно, нынешний обладатель гран-при легко может быть рассмотрен в качестве выразителя определенных идей – условно говоря, праворадикальных. Более того, сам Беляев-Гинтовт именно так себя и позиционирует, рекламируя свою деятельность в так называемом Евразийском союзе и пользуясь весьма специфической риторикой. Вспомнить хотя бы названия некоторых его опусов – «Правый марш», «Наш сапог свят», «Слава русскому оружию». Прямо-таки мороз по коже, если только не воспринимать авторскую позу как глуповатый извод постмодернизма. Чем она, скорее всего, и является: на это прямо указывает творческая биография Беляева-Гинтовта с его неоакадемическими пристрастиями.
Которые, кстати, прежде никого почему-то не шокировали – буквально до самой церемонии вручения премии.
Но, допустим, художник и впрямь заигрался в евразийскую державность до потери своей культурной идентичности. А что же его оппоненты из шорт-листа – они что, аполитичные служители муз, которых ангажированное жюри обделило заслуженной наградой в области чистого искусства? Как бы не так. И патентованный марксист Дмитрий Гутов, и заслуженный антикоммунист Борис Орлов не первый год эксплуатируют в своем творчестве политические бренды. С разными целями, естественно, и с разным успехом, но идеология у обоих всегда обозначена – вернее, идеологические маски. Чем же, интересно, их маски лучше той, что напялил на себя Беляев-Гинтовт?
Вот Пабло Пикассо, к примеру, хоть и состоял в одно время в компартии, но серпов с молотами на его полотнах не видно.
Отделял человек профессию от левого уклонизма – по крайней мере, одно с другим не отождествлял.
Казалось бы, хочешь пропагандировать свои политические взгляды – бери баллончик с нитрокраской и рисуй ночью лозунги на заборах. Занятие, конечно, противоправное, но хотя бы психологически объяснимое. А тут люди претендуют на художественную премию, словно на место в парламенте, по фракционному признаку. И жюри делает вид, будто так и надо. Между прочим, судьи сами себя загнали в тупик, оставив в шорт-листе одних лишь политиканствующих авторов. Кого ни выберешь, все равно будешь лить воду на чью-то мельницу.
И вот это обстоятельство уже по-настоящему симптоматично – в отличие от сомнительной «фашизации правящего класса». Не наша ли художественная элита (выразимся осторожнее: люди, мнящие себя той самой элитой) все последние годы канализировала арт-процессы именно в сторону радикализма? Какого видного куратора или теоретика ни возьми, они тотчас погонят пургу насчет того, что современное искусство обязано высказываться по острым социальным вопросам. Чем отвязнее, тем лучше.
Грубо говоря, никакой ты не художник, если не способен шершавым языком контемпорари арта обличить или, наоборот, воспеть что-нибудь из злободневного.
Причем истинные убеждения никого и никогда не волновали, главное, чтобы выходило по приколу. Потому и не верится сейчас в полемический пафос арт-деятелей, вспомнивших вдруг о гражданственности и прочих вечных ценностях. Все эти репутационные добродетели давно ими проиграны в актуальную рулетку.
Честно говоря, больше похоже на то, что победа Беляева-Гинтовта просто подпортила чьи-то виды на премиальный урожай – вот и пошла в ход «фашистская угроза».
А дальше маховик уж сам раскрутился, благо, всегда хватает желающих впрячься в безудержную полемику.
Один из ее участников – художник Георгий Пузенков, написавший «Открытое письмо о духовном в искусстве», – подсчитал, что Василий Кандинский, чьим именем освящена премия, должен бы в связи с нынешней ситуацией дважды перевернуться в гробу. Не станем приводить доводы автора, раз уж обещали не пересказывать эпистолярную хронику. Выразим лишь предположение, что к покойному Кандинскому весь этот скандальный сюжет вообще не имеет отношения. Мало ли что и как называется. Не будем же мы риторически спрашивать с поэта Михаила Светлова, почему на теплоходе его имени перевозились контрабандные бриллианты...
Словом, давайте хотя бы фигуру знатного абстракциониста не станем приплетать к теперешним разборкам. Василий Васильевич заслужил право спать спокойно и не вздрагивать по пустякам. Он, разумеется, не был безгрешным херувимом, зато самозабвенно занимался искусством как таковым. Чего не скажешь о большинстве соискателей поминаемой премии.
Так что же все-таки случилось с современным российским искусством после оглашения декабрьских ее итогов?
Увы, ничего. Лучше бы уж и вправду что-нибудь случилось.
А то вышло, как в пионерском лагере после отбоя: рассказывали-рассказывали друг другу страшилки, и в самом драматичном месте с чьей-то тумбочки скатилось недоеденное яблоко – вот все разом и взвизгнули. С утра будут взахлеб вспоминать, как сначала испугались, а потом поняли, что бояться-то было и нечего... С нынешним доморощенным «арт-фашизмом» тоже как-нибудь обойдется. Не в нем основная закавыка, а в том, что многие влиятельные люди готовы называть искусством все, что вздумается. И поощрять они продолжат кого угодно, лишь бы выглядело это поэкстравагантнее и потрендовее. Сегодняшняя художественная иерархия до того причудлива, субъективна и цехово неотрефлексирована, что ни от каких новых прибамбасов никто не гарантирован. Короче, в следующий раз, когда шарахнет, еще о чем-нибудь подискутируем. И наверняка опять не об искусстве.
