Цивилизация
— Откуда возникло название нового альбома? Откуда все эти образы Авроры, зари перед Апокалипсисом, революции…
— Даже не знаю, что тебе сказать… Просто мне так видится… Дело в том, что Апокалипсис происходит каждую секунду на протяжении всего человечества. Конец света — вот он, мы его наблюдаем своими глазами. Вернее, мы стоим всегда на грани конца света. Момент, когда все атомы распадутся и будет вообще ничто, он может произойти каждую долю секунды.
— Ты постоянно это чувствуешь?
— Вообще, все люди должны жить с этим ощущением. Жить одним днем, одной секундой. Наверно, так. При этом все равно какие-то планы нужно строить. Жить надеждой. Наверно. (Смеется.)
— Почему тогда «Аврора»?
— А «Апокалипсис» — дурацкое название. Апокалипсис, по идее же, это же вообще просто откровение. Можно было назвать «Откровение», но… это было б нечестно (смеется). Аврора, мне кажется, звучное название. Тем более, оно коррелирует с группой «Ленинград» очень хорошо. Впрочем, как и «Хлеб» (так назывался позапрошлый альбом группы). Ну а потом, город Ленинград, когда он был еще, когда он еще существовал, был морским портом. То бишь морская тематика от нас никуда не денется.
Нравится мне история нашего города. Нравится кронштадтское восстание 1921-го, нравится Центробалт. Нравятся морячки-анархисты, которые посылали на хуй как временное правительство, так и большевиков. Которые готовили план захвата Петербурга. Такие люди, которые широко живут.
— Когда вы записывали эти песни, в частности песню «Яблочко», народный гимн революционных матросов, ты думал о нынешней политической ситуации? Пытался как-то ее отразить?
— Наверно, да, но… У нас дело в том, что после отречения Николая II все правительства временные. За исключением, пожалуй, эпохи правления Сталина, который был, понятно, на века. Так вот, все правительства временные, и относиться к таким структурам серьезно очень странно. А еще тем более когда некоторые признаются в любви к президенту… Это чудовищно! Маму любить нужно. И себя. А у нас себя не любят, а президента — очень.
А «Яблочко»… Она появилась где-то в начале века. Каким-то образом привязалась к морякам. По-моему у нее даже был какой-то самый настоящий автор, который придумал эту мелодию. А куплеты сами собой рождались на протяжении всего двадцатого века. Это такой русский народный рэп. Это не частушка даже, она гармонически сложнее.
— «Будем землю удобрять демократами» ты поешь от своего имени, не от лица некого лирического героя?
— И от своего имени тоже. Это вопиющий глас народа. Дело в том, что рано или поздно демократы все равно умрут. Как и недемократы… Демократы — это очень странное определение. Демократов как таковых у нас нет и не было. И не будет. Наличие демократической партии предполагает в качестве оппозиции республиканскую. У нас нет республиканской партии. Если мы берем за эталон американскую систему. Хотя она мне вообще не нравится. Там тоже псевдовыборы и псевдодемократия.
— На выборы не ходил?
— Нет, конечно. Мне сложно ходить на выборы, которые не предполагают выбора. И в марте не пойду. Я не понимаю, зачем ходить на выборы, если мы и так все понимаем, что, кого бы мы ни выбрали, как бы его ни звали, его все равно будут звать Путин. Пускай Иванов или Медведев. От фамилии ничего не изменится.
К Путину я отношусь как к президенту. Ну да, управляющий. Но я не могу его любить. Я не обязан — он не царь-батюшка. Вся трагедия нашей страны в том, что мы в своем сознании до сих пор остались монархическим государством. И, кого бы наверх ни поставили, у нас до сих пор отношение как к царю. Это не плохо, это просто есть. Просто нам все эти так называемые демократические модели не годятся. Они здесь приобретают какой-то совершенно изуверский, извращенный вид. Какая может быть демократия, когда у нас какое-то огромное количество людей, которые вообще ничем не интересуются в принципе и вообще не думают! Демократия предполагает наличие большинства людей, которые думают. У нас такого нет. И потом, мне кажется, что мнение большинства всегда ошибочно. Потому что большинство людей думают не так, как меньшинство, не так, как Эйнштейн. Если бы наука или культура прислушивались к мнению большинства, искусства и науки вообще бы не было. История вершится одиночками. Я вообще не люблю компании. Особенно одинаково одетые.
— У Льва Толстого насчет одиночек была другая точка зрения…
— Ну, я с Львом Толстым не согласен. Мы с ним еще поспорим, у меня будет такая возможность (смеется).
— А каким тогда, на твой взгляд, должно быть государство?
— Должно все быть как на острове Кронштадт. Анархия! (Смеется.) Нет, ну России не подойдет анархия — мы тут друг друга все поубиваем. Я думаю, конечно, монархия. Ну идеальная модель для нашей страны. Но ее уже не вернуть. Кого назначить монархом? Путина? К сожалению, со всем этим поколением Путина и прочих так называемых реформаторов есть одна очень серьезная неувязка. Они все присягали Советскому Союзу и коммунистической партии. Верно? Так какого хуя они присягают уже совсем другому государству с другими идеалами? То бишь они, как офицеры, остались нечестны, они нарушили присягу. Они должны были себе пулю в лоб пустить или не знаю чем заниматься… Или восстание поднять в 91-м. Это честь офицера, верность присяге. Иначе нахуя ее принимать? Поэтому я и не жду ничего кардинального. Причем кардинальное, по-моему, для нашей страны будет смертельно. Если начнутся заварухи опять, это будет вообще полный пиздец. Но лучше так, чем утонуть в крови. Лучше уж тогда на княжества делиться. Мирным путем.
— Группе уже 10 лет. Начиналось все не со злости «Хлеба», например, а с раздолбайства вроде «Дачников»… Изначально была какая-то концепция группы? Или просто собрались подурачиться?
— Да… «Хлеб» очень злой альбом. Альбом для нелюдей, коими мы и являемся. (Смеется.) А насчет раздолбайства не соглашусь — для нас все было очень серьезно. (Смеется.) Много было аспектов… Но главная идея была такая. В литературе тогда был прорывной период — перевелся Чарльз Буковски, Ирвин Уэлш, появился Пелевин, Сорокина опубликовали. Музыкального прорыва никакого не было — то, что отражалось в литературе, никоим образом не отражалось в музыке. Мне показалось, что в музыке должно родиться что-то подобное Ирвину Уэлшу или Буковски. Это я тебе говорю о базисе, платформе группы «Ленинград», это то, откуда мы, собственно, и взялись. Мы взялись абсолютно из литературы. «Ленинград» — это квинтэссенция этой вот выжимки надломленной эмоциональности и одновременно циничного постмодернизма. Когда непонятно, эти слезы от горя, от счастья или он просто притворяется. Такая вот метафора.
— Что изменилось за эти 10 лет?
— Мы взрослеем, мир меняется… Понимаешь, вот был старт. Я очень резко взял разбег: побежал, побежал, побежал — и вдруг впереди стена. И у меня был выбор: либо ебнуться в нее и оставить кровавое, но очень заметное пятно, либо пробежать по ней наверх, сделать какое-то невероятное сальто-мортале и вернуться в исходную точку. Это было примерно тогда, когда появилась песня «Мне бы в небо». Я выбрал второе, просто по стенке бежал долго. Сейчас я себя чувствую в наилучшей форме. Отсутствием идей похвастаться не могу — они присутствуют. На самом деле идея-то у меня одна — время за яйца поймать. Иногда я даже чувствую, что вот оно (смеется). Мне кажется, что последние альбомы время-то отражают. Лет через десять-двадцать можно будет послушать эти пластинки и понять, в какое время жили люди.
— А что-то вневременное создать нет желания?
— У меня есть несколько вневременных вещей, которые абсолютно непреходящи и непроходящи…
— Такими у тебя обычно считают «Мне бы в небо», «Никого не жалко»…
— Я бы назвал «Яйца, табак, перегар и щетина» — этого уже не выкинешь из истории, как бы, блядь, кто ни старался (смеется). Потом «Всё заебало пиздец, нахуй, блядь» — многие люди на планете Земля будут справлять день рождения и вспоминать эту фразу. Дни рождения тоже хуй отменишь. Недавно вот был период, переслушивал свои старые записи — ничего так, есть забористые вещицы. Поразила песня «Дымит резина, кончает Зина». Тоже вполне себе вневременная (смеется).
— Как твой имидж соотносится с корпоративами, например, в Куршевеле? Одни видят в тебе удачливого бизнесмена, а другие полностью отождествляют с героем песен, а если бы это было так, то…
— Меня бы уже не было в живых. Это совершенно точно. Если бы я исполнил все, что написано в рассказах моих (смеется), я бы уже закончился. Гораздо раньше, чем сегодня. Просто одно другому не мешает. С кем-то попиздиться и быть пьяным в хлам не отменяет того, что я нормальный человек. То есть у меня это, конечно, почаще — в сопли нажраться… Я люблю это состояние. Но я не знаю, что я люблю больше — читать и писать или быть пьяным в говно. Как говорил один мой приятель, главное — ни на чем не зацикливаться. Или как мне сказал тот же Сорокин: «Мы никогда не сопьемся и не сторчимся. У нас есть другой наркотик — это творчество».
А насчет Куршевеля… У нас нет дресс-кода — нам похуй. Куршевель — это географическая точка, не больше. Для меня нет разницы — играть в Жмеринке или в Куршевеле. Не место красит человека, а человек место. Мы играем то же самое, мы такие же.
— Как и кем ты себя сейчас видишь?
— Я себя вижу, в первую очередь, как человека, у которого есть принципы. Во вторую очередь, если мы группа, то есть мы назвались артистами, мы играем для людей.
А принципы… Во-первых, оставаться честным перед собой и уметь самому сказать себе, когда ты не прав. Потому что абсолютно правых людей не бывает. Это, наверно, самое главное. Ну и относиться с иронией к себе, в первую очередь. И к тому, что ты делаешь, нужно относиться легко. Нельзя видеть в этом ничего великого. Потому что это такой плевок в эту бесконечность космоса, по сравнению с этими вращающимися планетами и звездами (смеется). Такая хуйня (смеется).
— Как тебе удается собирать на концертах менеджеров, по сути, издеваясь над ними?
— Дело в том, что я сам был менеджером в прошлой жизни (смеется). Да я, скорее, над собой смеюсь. Я не издеваюсь. Сатира и издевка — это все-таки разные вещи. Я ж с добротой и с теплотой. Я не Крошка Цахес. Мне кажется, очень много людей испытывают катарсис на концертах группы «Ленинград». Это точно. Посмеяться над собой и над окружающим миром еще никому не мешало. А издевка — это другое. Понимаешь, это как чайник. Должны быть какие-то социальные выплески. Если уж жизнь такова, то лучше уж сходить на группу «Ленинград», чем пойти пиздить друг друга, ну ей богу. Свисток-то в этом чайнике все равно должен вылететь — вода-то закипает. Мне кажется, что очень много драк, а может быть, даже и убийств не случилось из-за того, что люди сходили на концерт группы «Ленинград». Может, есть и какой-то другой способ выпуска этого пара, но в России он известно, во что всегда преобразовывается: с колами, блядь, деревня на деревню. Ну или как у нас в детстве — район на район.
Группа «Ленинград» — единственная группа в этой стране, способная как-то поднять настроение. Остальные его, блядь, опускают (смеется). У нас были какие-то творческие искания, а теперь все вернулось на свои места. Смех и радость мы приносим людям.
