Скончался Морис Бежар. Он долго болел, из-за болезни не смог в прошлом году приехать со своей труппой на гастроли в Москву — врачи прописали балетмейстеру покой. Покой — слово, звучащее насмешкой над Бежаром. Он был, пожалуй, самым беспокойным и уж точно самым креативным балетмейстером прошлого столетия, ставил спектакли почти до самой кончины, работал в репетиционном зале, не вставая с инвалидного кресла.
Сказать о ком-то «живая легенда» — значит повториться в тысячный раз. Но если речь идет о Морисе Бежаре, в заезженных словах нет штампа. Переоценить его место и влияние в мировой хореографии невозможно. Две труппы Бежара – первая называлась «Балет ХХ века» и много лет существовала в Брюсселе, вторая по сей день работает в Лозанне — собирали лучших исполнителей Европы. Творческая связь Бежара с Хорхе Донном, одним из лучших танцовщиков мира, которого Бежар, можно сказать, сформировал и создал, дала импульс стольким выдающимся спектаклям, что многим хореографам и танцовщикам этого хватило бы на пару жизней.
Бежар всегда был непредсказуем, соединяя в единое целое танец, слово и пышную, почти барочную театрализацию действия. И каждый раз зрители изумлялись результату: он мог быть феерическим и торжественным, а мог неожиданно поразить глубоким психологизмом и тончайшей лирикой. Сын марсельского профессора философии, Бежар и сам был философом. И еще культурологом, вместо монографий ставящим балеты, в которых культуры всех народов и континентов собирались на дружеские беседы.
Бежар делал спектакли о Французской революции и средневековом поэте Петрарке, о ницшевском Заратустре и изобретателях кинематографа братьях Люмьер.
Он размышлял танцем о матери Терезе и Фредди Меркури. В балете о Меркури «Дом священника» Бежар всегда выходил на сцену со своими артистами и под звуки песни «Шоу должно продолжаться», вскинув кулак вверх, из глубины сцены наступал на публику…
Он сделал для балета необычайно много. Прежде всего – очистил это искусство от увлечения пассеизмом, создал балету репутацию современного искусства, умеющего говорить с человеком наших дней на адекватном языке. Ощущая балет как непрерывную эволюцию – от классического танца к модерну, от модерна — к чему-нибудь еще, новому и неизведанному, Бежар избавил классический танец от ощущения неполноценности существования рядом с «актуальным» искусством, процветавшим в современной живописи или архитектуре.
Эстетических запретов для мастера не существовало, как и «небалетных» тем. В его версии «Щелкунчика» действовали персонажи из детства Бежара вплоть до любимой карусели и любимого кота. Он вообще до конца дней оставался большим ребенком, несмотря на вполне взрослые особенности существования в профессии и в личной жизни (Бежар в зрелом возрасте принял ислам шиитского толка и был, о чем он сам откровенно пишет в воспоминаниях, гомосексуалистом). Только Бежар – с его мифологическим и эпическим мышлением — мог перевести в танец многочасовую эпопею по Вагнеру, оттанцевать все «Кольцо нибелунгов». Только Бежар, умеющий быть и чрезвычайно деликатным, камерным, сумел поставить интимнейший балет «Пиано-бар» для позднего Михаила Барышникова — воспоминание великого танцовщика о женщине, которую он любил…
А связь с Россией этот француз ощущал почти мистически.
Он учился у русских балетных педагогов, ему ставили ноги примы-эмигрантки, балерины Императорских театров Любовь Егорова и Ольга Преображенская. Бежар необычайно гордился тем, что великий «русский француз», хореограф Мариус Петипа, родоначальник почти всех классических балетов, идущих сегодня в Большом и Мариинском театре, тоже был из Марселя…
На прошлой неделе Морис Бежар уже во второй раз за последний месяц был госпитализирован с заболеванием сердца и почек. В ночь на четверг в возрасте 80 лет он скончался.