Цивилизация
О выставке легко писать языком официальных передовиц: организована Фондом Соломона Р. Гуггенхайма в партнерстве с фондом американского искусства «Терра», приурочена к двухсотлетию установления дипломатических отношений между Россией и Соединенными Штатами, проходит под патронатом госсекретаря Соединенных Штатов Кондолизы Райс и министра иностранных дел Российской Федерации Сергея Лаврова.
«Вряд ли наше поколение увидит ещё одну выставку подобного масштаба», — констатировал Томас Кренц, директор Фонда Гуггенхайма.
Та же самая выставка может служить хорошим материалом для жёлтой прессы: Томас Кренц приехал на открытие на мотоцикле в компании ещё двух мотоциклистов — актеров Джереми Айронса и Дэнниса Хоппера.
При всем этом грохоте сама выставка, с одной стороны, действительно эпохальна и знакова, а с другой — по-человечески комфортна, своя чуть ли не по-домашнему. Ретроспектива — это ведь всегда между сентиментальной ностальгией и пафосом, и это особенно ощутимо, если пробуешь осилить выставку в один день.
Совсем не хотелось начинать говорить о размерах и значениях. Хотелось ровно о другом — о попытке обернуться.
Картины, отражающие триста лет искусства Нового Света, — всё это взгляд назад. Ретроспектива — из собраний Музея Гуггенхайма в Нью-Йорке, из венецианского музея Пегги Гуггенхайм, из Гуггенхайма в Бильбао, из Фонда американского искусства Терра, Вашингтонской национальной галереи, Художественной галереи Йельского университета, Художественного музея Беркли, что в Калифорнии, Нью-Йоркского музея современного искусства и частных собраний.
В разделах, посвященных ранним историческим периодам (колонизации, восстанию, становлению национального самосознания), там, где портреты Джона Коплина и Чарльза Пила, писавшего Франклина и Вашингтона, или неофитское писание природы Ашера Дюрана, Фредерика Черча, Томаса Коула, мысль о ностальгии ещё не превращается в навязчивую. Всё более или менее объяснимо: отцы-пилигримы вывезли в Новый Свет эстетические пристрастия Старого.
Следование европейской традиции было культурной парадигмой американцев, особенно среди южан, вплоть до окончания гражданской войны.
Кого-то потрясёт, но никого не удивит статуя Свободы. Она как в Париже, хотя и больше. Но всё равно как в Париже. Увеличенная копия — гипертрофированные, под стать масштабам континента, европейские идеи, уроки Старого Света, усвоенные последовательно, от стиля к стилю, от направления к направлению. Там, где в Европе культура решает вопросы собственной самобытности, Америка берёт, что нужнее, получая вливание новой крови после европейских катаклизмов вместе с иммиграционными потоками. Поколение американских импрессионистов — Сарджент, Уистлер, Чейз, Мэри Кессет — и вовсе не осваивает европейские уроки дистанционно, а учатся живописи в Европе.
Культурный ренессанс начался в живописи США после войны: изобразительное искусство предъявило миру «знак абсолютной свободы» — абстрактный экспрессионизм. На европейский вопрос, есть ли искусство после холокоста, ответил Новый Свет, и радикально, работами великих художников, среди которых Виллем де Кунинг и Джексон Поллок, то есть, те, что must see в экспозиции ведущих музеев современного искусства мира.
На Венецианской бьеннале 1964 года Гран-при присудили ньюйоркцу Раушенбергу: Европа нашла для себя, каким быть искусству — таким, как искусство, сделанное в Новом Свете.
Практически в это же время в Америке восходит суперзвезда поп-арта — Энди Уорхол. В Москву из Уорхола приехал «Электрический стул» — отличная шутка или гениальная насмешка организаторов. Поп-арт — притягательнейшее из искусств, повторение пройденного дадаизма, «заново найденные вещи» (привет Дюшану). Привычные, как телевизор, диван, гламурный журнал, комиксы и губная помада. Найдя родину в США, поп-арт стал государственным языком искусства Нового Света. Да так им, похоже, и остался: восьмидесятые опять повернули к предметной живописи. Жан-Мишель Баскиа и Кит Хэринг придали уличному искусству граффити статус музейного, а Джефф Кунс попытался соединить поп-арт с абстрактным экспрессионизмом.
«Все картины должны быть одного размера и одного цвета, чтобы никому не казалось, что его картина хуже или лучше», — так говорил Уорхол.
Почти сотня произведений. Триста лет. Никакого пафоса. Сплошная ностальгия по великой европейской культуре.
