Салфетка на лице

О Марлен Дитрих

Я, честно говорю, думал, что эта книга сделана именно как азбука. А – какая-то история, связанная с человеком на букву А. Или с Америкой. Б (тут должно было бы быть латинское B, потому что мы говорим о немецком языке – наша героиня писала свои воспоминания на нем – но если мы пойдем этим путем, то в словах и буквах запутаемся), В... ну и так далее.

Но нет. (Или была еще какая-то реальная, потаенная теперь, спрятанная от нынешнего читателя такая книга? Почти концептуальный продукт, опередивший свое время? Но только я эту книгу найти не могу). Книга Марлен Дитрих «Алфавит моей жизни» написана как связный текст, без всяких букв вместо главок, никакой это не «словарь в прямом смысле этого слова», как пишут в некоторых ненадежных публичных энциклопедиях.

А мне нравится эта идея.

Напишу-ка я тот мини-словарик (была у нас, школьников, в позднее советское время, тоненькая такая, уменьшенная тетрадка, как будто игрушечная), составлю его за нее. Большой словарь или большая подробная азбука ее жизни мне не по силам.

А. Америка. 6 марта 1937 года Марлен Дитрих стала гражданкой Америки. «Я уехала в Америку, зная, что в любую минуту смогу вернуться обратно. (...) Я очень скучала по дому. И готова была все бросить и вернуться назад. Корабль был последним мостиком, который связывал меня с родиной, где я слышала родной язык. Я не представляла тогда, что буду постоянно говорить на чужом языке и это будет так утомительно».

Д. Дневник. Дитрих никогда не вела его, мысль описывать свою жизнь изо дня в день казалась, наверное, мелочной. XX век дал нам в изучение много дневников, и некоторые из них великие, но мне нравится нежелание Дитрих дневник вести. Тем более, когда к тебе приходит большая слава, она, наверное, все смывает, проходится как рубанком по жизни, как прошлись однажды великие ледники в древности по материку Северной Америки, оставив после себя, когда попятились, грандиозные озера: Верхнее, Мичиган, Гурон, Эри и Онтарио.

М. Мизансцена. Марлен Дитрих в своей «Азбуке моей жизни», так не похожей на азбуку, вспоминала, как играла в начале карьеры микроскопическую роль, совсем эпизодическую. Выход главной актрисы был обставлен подобающе и был очень красив. Она спускалась по широкой лестнице. «На сцене стоял стол, за которым четверо играли в бридж, одной из них была я. И мне следовало сказать только два слова: «Я – пас». А одеть меня собирались в светло-серое вышитое платье. Каково же было мое удивление, когда, придя на примерку, я увидела, что платье вышито только на спине. Я поинтересовалась, когда же вышивка будет готова полностью. Мне ответили, что я сижу за столом спиной к зрителям и нет необходимости вышивать платье спереди».

Это к вопросу о записях для себя. Когда ты все время стоишь (потом уже, а не в этой эпизодической роли) в луче безжалостного прожектора и твое платье-жизнь переливается холодным бриллиантовым блеском, нет смысла еще и заниматься потом вышивкой своих дневников.

«Меня уже зафотографировали до смерти».

Л. Любовь. Тут придется писать сразу на много букв, некоторые из которых должны были бы появиться в алфавитном порядке позже. Но мы остановимся только на Р и Х. «Ты выглядишь слишком молодо, чтобы написать один из величайших романов нашего времени», – сказала Дитрих Ремарку при первой встрече про его роман «На западном фронте без перемен».

А Хемингуэй ей потом будет писать в письмах: «Я забываю о тебе иногда, как забываю, что бьется мое сердце» (а ведь хорошо сказано), «Я не могу выразить словами то, что каждый раз, когда я обнимал Вас, я чувствовал, что был дома» (иногда и нам такое говорили), «Вы так красивы, что Вам необходимо делать паспортные фотографии в полный рост» (а вот это уже похоже пусть и на изящную, но только остроту: разве это может сравниться с якобы забытом в своем биении сердцем); «Марлен, я люблю Вас настолько страстно, что эта любовь навсегда будет моим проклятием» (ну вот тут совсем уже все не в «кассу», ничья любовь – ни наша, ни к нам не станет ни для кого проклятием, а жаль).

П. Паустовский. А тут уже сладостной гордой судорогой сжимается наше русское сердце. Мы все помним ту фотографию, где Дитрих опять же в блестящем платье стоит перед Константином Паустовским на коленях. Правда, кажется, читала она только один его рассказ, но попробуйте написать хоть половину рассказа, чтоб потом перед вами полуактерски-полупочтительно встала сама Дитрих.

«Я была так потрясена его присутствием, что, будучи не в состоянии вымолвить по-русски ни слова, не нашла иного способа высказать ему свое восхищение, кроме как опуститься перед ним на колени».

Р. Рильке. Все-таки Марлен Дитрих была очень логоцентрична. Это только Мэрилин Монро сидит на известной фотографии и как будто читает непосильный даже для нас роман Джойса. Не знаю, осилила ли Дитрих «Улисса», но вот стихи Райнера Марии Рильке любила с юности.

«Однажды я открыла для себя Рильке. Я говорю «открыла», потому что в школе нас не знакомили с его произведениями. Теперь у меня появился новый бог, второй, в которого я верила. Я находила его стихи такими прекрасными, что многие из них учила наизусть, и меня все подмывало громко декламировать их».

С. Смерть. Умерла Марлен Дитрих 6 мая 1992 года в возрасте девяноста лет.

Ш. Шейка бедра. За пятнадцать лет до смерти она у Дитрих и треснула (неудачный шаг, падение в оркестровую яму). Поэтому актриса перестала выступать и ездить с гастролями.

...Когда ледники отступали, они оставили на многих материках свои отметины. Где-то это большие озера, где-то выходы коренных кристаллических пород на поверхность, которые называют «бараньими лбами» или «курчавыми скалами».

Когда большая слава отступает, мелкие падальщики все равно крутятся рядом.

Уже в Париже, за год до смерти к ней однажды проник молодой папарацци. Ее подруга и секретарь Норма Боске вспоминала: «...в июне 1991 года, когда почти все уехали отдыхать, она позвонила мне уже после семи вечера и сказала совершенно потерянным голосом: «Какой-то человек вошел ко мне в комнату и принялся меня фотографировать. Он ушел, только когда я сделала вид, что вызываю полицию».

Вообще увидеть неожиданно в своей квартире постороннего человека (видимо, консьерж дал ключ) – испытание для всех, а не только для старого человека.

Парень вошел в спальню, когда она сидела и смотрела телевизор (звук телевизора, именно он, наверное, и заглушил поворот ключа) и сразу начал щелкать. Естественно, Дитрих испытала ужас. И тут она делает трогательный и мучительный жест: набрасывает себе на лицо салфетку.

Потом женщина, как в каком-то загробном салоне красоты, зафотографированная до смерти, с салфеткой на лице, делает вид, что хочет позвонить в полицию, но не может найти очки. Шарит, скорей всего, беспомощной рукой по тумбочке или комоду.

Я. «Я вспоминаю эту историю только потому, что она дает понять, сколь незначительной была каждая моя роль и никому не нужной была я сама». Эту фразу Марлен Дитрих написала после того мемуарного эпизода про платье с отсутствующей с одной стороны вышивкой. Тогда она была молода, тогда она только начинала («Кто из ангельских воинств услышал бы крик мой? Пусть бы услышал. Но если б он сердца коснулся вдруг моего, я бы сгинул в то же мгновенье, сокрушенный могучим его бытием. С красоты начинается ужас», – как когда-то писал любимой ею Рильке) – но жизнь сделала крюк и показала ей на прощанье, что, кажется, это всегда именно так и было.