Цивилизация
Цветы убили динозавров.
Это так здорово звучит, что просто не хочется даже сперва расшифровывать. Как эти маленькие яркие покрытосеменные растеньица могли убить таких гигантов?
И тем не менее.
Мир изменяется всегда, прям в эту минуту. Но изменения так микроскопичны, что мы не в состоянии их отследить. Однажды произошел сбой в генах растений – и через несколько миллионов лет в мир пришел нежный цветок, который убил огромного ящера.
А мы-то думали, что динозавров увел на тот свет гигантский метеорит или астероид.
Однако есть мнение, что если бы виной тому была небесная механика (о, как мне нравится это словосочетание), то подобные вымирания происходили бы каждые 10-15 млн лет, однако так много катастроф в летописи Земли не наберется.
То ли яды в некоторых этих доисторических мелких цветах, то ли более широкое распространение маленьких растительноядных животных, которые были более разборчивы и стали другими, неядовитыми, видами цветковых питаться и поэтому постепенно росли, росли и выросли в более крупных животных, – причина падения династии динозавров доподлинно неизвестна.
Но однажды уже подросшие животные огляделись по сторонам (медленный такой поворот головы длиной в один миллион лет) и подумали: «А чего нам не стать, например, хищниками?».
В общем, это было уже не остановить.
И пусть сперва они ели всего лишь насекомых, улиток и червяков, но, когда ты становишься уже размером с кошку, у огромных ящеров неожиданно возникает проблема, с которой, возможно, они и не справятся.
Нет, конечно, новые хищники не будут нападать на самих гигантов (это все равно, как если бы мы напали на движущийся пятиэтажный дом) и даже на их детенышей не будут. Но всегда остаются яйца. И вылупившиеся из них только что маленькие динозаврики.
Вот он только выбрался, маленький монстр, проткнувшись из тьмы прародительного маминого яйца, осознал себя, а ведь он всего лишь размером с цыпленка или с курицу. (Вот, собственно, нам и ответ на вопрос: что было раньше – яйцо или курица? Конечно, яйцо. Куриц тогда еще вообще не существовало.)
Когда ты очень большой, а вынужден откладывать яйца, проблемы тебя ждут на каждом твоем огромном шагу. В Индии однажды была сделана удивительная находка: гнездо динозавров, в котором рядом лежали два яйца, один вылупившийся детеныш и огромная трехметровая змея.
Змея, очевидно, ждала в гнезде появления новой добычи. Что уж прервало эту сцену круговорота жизни и смерти в отдельно взятом гнезде, неизвестно. Но теперь они навсегда вместе: и два, навечно уснувших в непрозрачной яичной колбе, и один родившийся, но быстро погибший, и его убийца.
Но главный убийца рос и покачивался тут же своими цветковыми многочисленными головками рядом. Чудо-Юдо, Змей-Горыныч, цветик-семицветик, аленький цветочек, голубой цветок Новалиса, роза, упавшая на лапу Азора (зчркнт) тираннозавра Рекса. Нежное иногда может убить грубое. Если очень постарается.
...В эту безумную московскую жару последних недель я чувствую себя таким вымирающим (что нелогично, они же любили жару), осознающим свой близкий конец динозавром.
Даже, помню, задал вопрос своему звукорежиссеру, когда вошел в студию после всего двух километров по раскаленному городу: «Почему все так несправедливо устроено? Мы так зависимы от воды, что теперь нас легко пытать, шантажировать и убить. Просто не дав нам попить. Мы, в сущности, обречены. Почему эволюция так гадко с нами поступила?»
И непонятно, с чего, но мы вдруг задались вопросом: а как же пьет ящерица? Неужели лакает раздвоенным языком?
Тут-то и выяснилось, что да. Если это обычная подмосковная ящерица, то лакает воду язычком, как котенок. А если живет в пустыне, то умеет напиться через кожу.
...Не могла услышать ни одна из кунцевских ящериц (они еще все спят, в блаженном своем анабиозе), как ранней весной приехала на подмосковную дачу пара: он, шумный, топающий, она... А мы не знаем, какая она. Знаем только, что на каблуках.
Жеманница! Ты туфель не сняла.
Как высоки они! Как высоко взлетели!
Нет ничего. Нет берега и цели.
Лишь радостные хриплые тела
По безразличной мечутся постели.
Впрочем, я вру. Если поискать, то мы узнаем и имя и даже сможем найти, как выглядела та женщина, с которой приехал поэт Павел Васильев на эту не свою кунцевскую дачу, на пригородном поезде, в 1931-м, в апреле или мае; на дачу с непроснувшейся где-то в подполе, за фундаментом подмосковной ящерицей, которая, кстати, никогда не происходила от динозавров, потому что это параллельная ветвь эволюции.
Но что им, этим двоим, хрипящим от страсти, до ящериц и эволюции? Хотя именно эволюция обманным путем бросает их друг другу в объятья.
Ага, кричишь? Я научу забыть,
Идти, бежать, перегонять и мчаться,
Ты не имеешь права равной быть,
Но ты имеешь право задыхаться.
Ты падаешь. Ты стынешь. Падай, стынь,
Для нас, для окаянных, обреченных.
Да здравствуют наездники пустынь,
Взнуздавшие коней неукрощенных!
Да здравствует!.. Еще, еще... И бред
Раздвинутый, как эти бедра... Мимо
Пусть волны хлещут, пусть погаснет свет
В багровых клочьях скрученного дыма,
Пусть слышишь ты. . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
Почему все так несправедливо устроено? Мы так зависимы от любви, людей, чужой воли, времени, в котором нас так легко обесточить, закрыть, убить. Мы, в сущности, обречены.
Где-то я прочитал, что возможность пожить на кунцевской даче Павлу Васильеву дал после его первого ареста человек с мутной биографией (кто-то его считал провокатором). Но какое дело до этого было Васильеву: он никогда не был осторожен, да и жить ему было негде. Три года условно не такая уж страшная кара.
И вот именно здесь и пишется стихотворение «Любовь на Кунцевской даче». И имя женщины на каблуках у нас тоже теперь есть: это Галина Анучина. И она вспоминает то время как самое счастливое в своей жизни, даже несмотря на первый арест Павла – ведь тогда он вернулся.
Но в феврале 1937 года Васильева арестуют в третий раз. И 16 июля он будет расстрелян.
В самом начале этого дивного, какого-то пышущего бычьим здоровьем стихотворения мелькает милиционер, неувиденный, данный только через звук, побоку, на полях, через трель «милицейского свистка».
Ирония судьбы и текста состоит в том, что человек, совсем в другом времени воспевший милиционера (ну да, с потерянным одним гласным, но ведь именно так мы и говорим в устной речи, редуцируя), тоже умер 16 июля. В 2007 году. Дмитрий Александрович Пригов.
Мы помним вашего героя, Дмитрий Александрович:
Звезда стоит на небе чистом
За нею – тьма, пред нею – сонм
И время ходит колесом
Преобразованное в числа
Сквозь воронку вниз стекает
В тот центр единицы мер
Где на посту Милицанер
Стоит и глаза не спускает
Они такие разные – Васильев и Пригов. Встретились бы – не поняли друг друга.
Такие же не родственники, как динозавры и ящерицы, такие же непредставимые в соседстве, как те первобытные цветы и нынешние.
И все же. Один день их отметил (черным камнем).
Ушла вода жизни, пришла сушь смерти. Ничего не сберегая после себя.
Но стихи остались.
И едет пара на Кунцевскую дачу, трясется в поезде. Но входит в вагон судьба, смерть, милицанер (без «и» и «о», но в белой фуражке). Или останавливает на перекрестке. «Ваши документики», – говорит.