Цивилизация
Утопить котят никто не смог.
А утопить надо было. Если посчитать, сколько родится кошек и котов от не утопленных сейчас слепых котят, то к наличным семи прибавится еще двадцать восемь.
Это не я считаю. Это герой Юрия Нагибина из рассказа «Котят топят слепыми» считает.
«Отец взял карандаш. О, неумолимый язык цифр! (...) Еще через год и три месяца у Акулины будет тридцать пять детей и сорок девять внуков. Даже я понимал, что восемьдесят пять кошек в доме – это слишком много! Выхода не было: придется котят топить. Но у кого поднимется на такое дело рука? Отец не мог убить и клопа, мать могла убить клопа, Симочка жарила живьем карасей в сметане, приговаривая себе в утешение: «Карась любит, чтоб его жарили в сметане».
Но и она не может утопить кошкиных младенцев.
А рассказчик, хоть и считается кровопийцей (обрывает хвосты ящерицам, стреляет из рогатки по воробьям, может запустить камнем в лягушку, высунувшую из воды зеленую треугольную морду), но просто так хладнокровно взять и утопить мяукающих в своей, возможно, теперь уже вечной темноте котят тоже не может.
За Нагибиным закрепилась репутация злого, трудного человека. В его «Дневнике», опубликованном после смерти писателя, люди грешат, делают глупости, выворачиваются своими беззащитными грязными брюшками, тянут слепые мордочки к молоку греха.
Я неслучайно сейчас вспомнил про Нагибина. Он родился 3 апреля.
Какая ж удача, кажется, проснуться не слепым котенком в апрель: когда подрастешь, пойдешь по сухим, пыльным улицам (ни снега, ни травинки) и сердце твое будет замирать от счастья.
Апрель – обещание, апрель – дверь. А иногда – ключик, причем золотой, от неприметной двери за нарисованным очагом. Пусть за спиной останутся Карабас-Барабас, кот Базилио, Дуремар и Лиса Алиса. Тем, кто родился в этот месяц, будет подарена лучшая жизнь. Впереди – нас ждет счастье.
...Счастья было немного.
Имя настоящего отца Юрий Нагибин узнал, только когда уже стал взрослым. Кирилла Нагибина расстреляли, и он так и не успел увидеть сына. Зато успел написать своему другу, Марку Левенталю, попросил позаботиться о ребенке и жене.
Обещание Левенталь сдержал: у мальчика теперь была его фамилия. Но и Левенталя новая власть утопила. В 1927 году Марк Яковлевич отправляется в ссылку, а мать маленького Нагибина выходит замуж в третий раз, за прозаика Якова Рыкачева.
Она еще не знает, что этот котенок тоже пойдет ко дну.
Бывшего РАППовца Рыкачева посадят за год до того, как школьник Юра получит аттестат зрелости и подаст документы в медицинский институт, то есть в 37-м.
(Как подумаешь: бедная женщина. Все мужья летят, как осенние листья. Но, с другой стороны, надо же – три мужа, три человека хотели ее, предлагали выйти замуж, не давали остаться одной, как будто подхватывая из чужих рук. Какая же она была? Сколько по-женски стоила?)
Но вернемся к котятам.
Дни проходят, а котята по-прежнему шебуршатся на дне глубокого картонного ящика, устланного ватой и войлоком. Они ищут молока, пищат, сосут свою мамку Акулину. И все более требуют от окружающих: утопите нас, утопите. То есть они, конечно, не требуют, жить хотят, но люди считывают их мяуканье именно так.
И тогда людей выручает молочница. (Нагибин – все-таки отличный писатель. Молочница, котята, молоко кошки, белая волна смерти и последнего изумления перед ней – все в один ряд).
«– Экая беда!.. – сказала она в ответ на Симочкины жалобы. – Кликните солдата, он за пол-литра не то что котят – сам утопится!».
Экая беда, как тебя утопит время. Слизнет с апрельских сухих улиц страшным языком. Один, второй, третий. Папа, папа, где ты? Второй папа, где ты? Третий дядя, куда исчез?
Может, поэтому у Нагибина детей никогда не было? Его вдова говорила, что он относился к самой идеи продолжении рода слишком серьезно. А после событий в Чехословакии в конце 1960-х сказал жене: «В этой стране детей заводить нельзя».
А, собственно, почему? Сам он успешен, про него даже сплетничают в кулуарах, что он баснословно богат. Все книги его печатаются, по его сценариям снимают фильмы. Но пишется и пишется тайный дневник. Который уже после смерти автора сильно бабахнет. (Говорят, что он и умер с ним: вычитывал рукопись «Дневника», читал-читал, заснул и больше не проснулся).
А то, что Нагибин не рассказал в своем дневнике, дораскажут другие.
Аксенов в своей «Таинственной страсти» опишет, как не названный по фамилии Нагибин внезапно вернется домой и обнаружит свою Нэллу, в другом варианте Аххо (видите, две буквы всегда сохраняются) в компании двух, как сам этот удвоенный согласный звук, женщин.
«Он открыл своим ключом дверь, шагнул внутрь и тут же вылетел обратно на лестничную клетку… Чрезмерные духи, чрезмерный кофе, чрезмерный никотин, чрезмерный коньяк… Он достиг гостиной и игриво позвал: «Аххо!». Ответом было молчание, слегка нарушаемое волнующим женским храпцом. Он шагнул в спальню и остолбенел. На супружеской кровати в живописных позах возлежали три женских тела. Члены их переплелись. Власы их простирались по подушкам, будто разбросанные ураганом любви. Взревев, он понесся по спальне, с грохотом отбрасывая предметы мебели и с треском распахивая окна. «Убирайтесь из моего трудового дома, убирайтесь навсегда! Нэлка, [цензурный пропуск], [цензурный пропуск], чесотка, развратом своим и лесбиянством ты осквернила свой великий талант. Вон из моего дома!» Он распахнул все двери и долго выбрасывал на лестничную площадку всякий одежный хлам».
В общем, таблоид «Жизнь».
Вам, наверное, интересно, чем закончился рассказ про утопление котят?
Солдат пришел со своим мешком за котятами, попросил выпить, обрадовался водке («эх, до чего же хорошо пшеничное вино!»), встряхнул мешок и посмотрел на всех так радостно, и светло, и довольно, что всем показалось, что топить котят – это «нужное и веселое дело, способствующее общему радостному порядку жизни».
Но пока он пьет и балагурит, кошка ходит, трется возле него, а потом и вовсе начинает кормить своих детенышей, довольно жмурясь и урча. Скоро котята напьются, отвалятся от теплых сосцов, как сытые бочонки, заснут.
– Пусть попьют напоследок из матери, – добрым голосом говорит солдат, пока процесс еще идет. – И мы выпьем.
Но что-то случается с ним. Какая-то таинственная перемена. Может, водка горька? Может, жизнь тяжела? Может, кошка слишком громко урчит?
Солдат вдруг встает шатко и резко, выплескивает себе в рот остатки водки, лезет в карман брюк, достает оттуда трясущейся рукой смятые рубли (гонорар), бросает их на стол и говорит: «Трояка не хватает. Ладно, за мной не пропадет, отработаю. А котят сами топите, душа из вас вон!». И уходит со двора, приволакивая негнущуюся ногу и покачиваясь.
В общем, котят не утопили.
Котята не тонут.
Как Гэлла, Нэлла, Аххо и сам Нагибин.
Утопить наших котят нельзя. Всех не перетопите.
