Цивилизация
Клавдия Шульженко однажды сказала относительно молодой Алле Пугачевой: «Деточка. Пой всегда только об одном. О любви!»
Вот я и пою.
…Бывает такое: листаешь социальные сети и вдруг увидишь фотографию, которую не очень бы хотел видеть. Ну что поделать! Интернет сделал мир прозрачным, и даже если ты сильно стараешься не видеть, то все равно осколки чужой жизни, шелуха от бытийных семечек, скорлупа любовных орехов рассыпятся перед тобой, покажут не сужденную тебе счастливую жизнь, махнут беличьим хвостом, причинят боль. (А уж если стараешься, сидишь с биноклем в засаде, то тем более всё найдешь и увидишь!)
И ты сидишь как онемел.
Даже не самого человека, на которого у тебя были планы, увидишь. Не ту женщину или мужчину, который тебя не полюбил, или дуру, которая не захотела, предала. А того человека, который теперь с ними, с ним, с ней.
Тут-то у тебя челюсть и упадет.
Чтобы запечатлеть его красоту (нет, вы вообще его видели? ни кожи ни рожи!), позовут хорошего фотографа из Германии. Был он, фотограф, проездом, вот его и позвали. Фотограф не виноват.
...Есть такой жанр в фотографии. Бэкстейдж называется. Это когда второй фотограф (а мы теперь все фотографы, взял айфон и щелкнул) снимает саму съемку. Картина в картине. Фильм в фильме. Сплошной Веласкес. Или ван Эйк.
Для не настолько культурно подкованных, как я, поясню. Есть знаменитая картина уже упомянутого флорентийского художника раннего Возрождения Яна ван Эйка. «Портрет четы Арнольфини». Там изображена супружеская пара, но не она нам сейчас интересна.
Там нам куда важнее другой смысловой элемент. А именно зеркало на стене. Оно расположено прямо между персонажами, над руками, которые они соединили в черно-бело-голубой семейной ласке любви и преданности. Это зеркало — выпуклое. И в этом зеркале пара главных персонажей отражена, как нетрудно догадаться, со спины, а вот люди, стоящие в дверях и на самой картине не присутствующие, — анфас. Правда, лиц их не разобрать. Но это и не нужно.
Они просто наблюдают за процессом рисования. Если предположить, что где-то тут стоит и сам художник (и мы просто его не видим), то все встанет на свои места. Если этим людям дать в руки еще и айфон, то вот вам и бэкстейдж.
Понятно? Так вот.
Листаю я, значит, ленту фейсбука и вдруг вижу ЕГО. Человека, который отнял у меня мое счастье. Наплевал в душу. Он сидит глупо выпрямленный, скованный, смотрит, по-видимому, в камеру фотографа.
Он похож на Буратино. Я бы так никогда не сел! Я бы сел красиво, с печалью, с дымкой лисьего знания в глазах. Живот в конце концов бы втянул! А он нет. Не втягивает. Сидит как дурак. (Извините, в этот момент мне надо прервать процесс писания своей прекрасной статьи. Сбегать выпить успокоительного… Всё, сбегал, выпил! Пишу дальше.)
И вот ты сидишь, как оплеванный, смотришь на лицо и фигуру человека, которым заменили тебя, и вдруг ловишь себя на невозможном чувстве. Чувстве нежности. Нежности и любви.
Ты смотришь на человека, который тебе совсем чужой, ненужный, даже вредный, а чувствуешь нежность.
«Пусть у вас все будет хорошо! — думаешь ты. — Ты хороший».
И именно эта подсмотренная тобой неполная картинка чужого семейного счастья и делает тебя снова человеком. Не шестихвостой китайской лисой-оборотнем. А человеком.
…Марина Цветаева однажды написала стихотворение о сопернице. Любить, мне кажется, Цветаева не умела, а вот быть великой — да.
Это стихотворение написано 8 сентября 1916 года, удивительным образом в тот же день, через сто лет, когда я пишу эту колонку (колонка пишется заранее и будет напечатана через несколько дней, так что чудо совпадения пропадет, подернется рябью, затуманится и уйдет в пар, в холодеющий сентябрьский воздух). Написано, видимо, за один присест.
Стихотворение короткое и пронзительное.
Вот оно.
Соперница, а я к тебе приду
Когда-нибудь, такою ночью лунной,
Когда лягушки воют на пруду
И женщины от жалости безумны.
И, умиляясь на биенье век
И на ревнивые твои ресницы,
Скажу тебе, что я — не человек,
А только сон, который только снится.
И я скажу: — Утешь меня, утешь,
Мне кто-то в сердце забивает гвозди!
И я скажу тебе, что ветер — свеж,
Что горячи — над головою — звезды...
…Недавно я встречался со знакомым, который рассказал мне забавную историю из своей детской жизни.
— Когда мне была года два или три, — рассказывал он мне, — и я еще не умел говорить, мама купила мне мороженое в стаканчике. Я и раньше пробовал мороженое в вафельном стаканчике и очень удивлялся, что посуда может быть съедобной. Но в этот раз стаканчик был картонным, и я своим детским умом это понимал, но мне очень-очень хотелось, чтобы стаканчик был съедобным, и, пока мама отвлеклась, я съел почти половину. Стаканчик был очень вкусным, и было немного обидно, когда мама заметила, что я его ем, и отняла его у меня.
Это на самом деле не про мороженое, а про любовь.
Когда ты любишь, ты ешь свой картонный стаканчик так, как будто он настоящий, вафельный. И ничто тебя не может остановить.
А когда нет, не любишь, ты пролистываешь социальную сеть, видишь человека, который сидит на твоем месте, и, кроме нежности и благодарности, ничего не чувствуешь.
…Соперница! А я к тебе приду, чтобы сказать, что ты мне больше не соперница.
