Цивилизация
В войне московского правительства с киосками и ларьками, вошедшей в решительную стадию в «ночь длинных ковшей», помимо экономических интересов есть и существенная идеологическая часть. Какой хотят видеть Москву те, кто принимает решения по сносу палаток и рынков? Что они представляют себе на их месте?
Я живу на Ленинградском проспекте. Это особый предмет заботы города: недавно были отремонтированы, то есть покрашены и очищены, все фасады домов, близких к проезжей части. Тротуары вымостили плиткой. А полосы земли между основной магистралью и ее малыми дублерами, где когда-то росли пышные липы, а теперь хилые остатки зелени «кой-где роняют в знойный день свою насильственную тень», преобразили в прогулочные аллеи.
Там посажены новые деревья, выложены рулонные газоны, расставлены лавочки и урны. Казалось бы — хорошо. Но представить себе, что между двумя сплошными потоками автомашин, среди этого грохота и пыли летом и адского запаха реагентов зимой кто-то захочет посидеть на лавочке? Для этого нужно иметь богатое воображение.
И оно есть у наших чиновников, планирующих городскую красоту. Недавно ремонтировали Миусский сквер. Милое место в центре города, где на небольшом пятачке растут деревья, весной цветут сирень и яблони, играют дети, студенты и абитуриенты рядом расположенных вузов греются на солнышке…Теперь дорожки выстлали плиткой, что хорошо, подсадили деревья, что прекрасно.
Но почему-то лавочки поставили не внутри сквера, как раньше, а вокруг него, спиной к деревьям, лицом к проезжей части.
Так что желающие погулять по скверу могут, не задерживаясь, походить по аллеям, а потом, отдыхая на скамейках, насладиться видом проезжающих или припаркованных машин…
В чем смысл этих решений? Правильно, деньги на благоустройство потрачены. Но не только. Созданы зоны, на которые хорошо глядеть откуда-то сверху, сильно со стороны, в другом масштабе — попросту говоря, в плане, на макете. Макет, не спорю, выглядит вполне приятно. А в реальности… Впрочем, кто будет смотреть на то, как это воплощается в реальности? Разве что жители, мнением которых мало кто интересуется. Не они же распределяют бюджеты и назначают на должности.
То же и с ларьками. Построенные в девяностых, в местах наибольшего скопления граждан, они были неказисты и не гармоничны. Лепились по краям тротуаров, привлекая прохожих разномастной рекламой. Их владельцы хотели одного — получить доход от аренды. Поэтому были заинтересованы в том, чтобы арендаторы — были. А арендаторы хотели, чтобы у них покупали. Поэтому они продавали там то, что нужно прохожему человеку. Где-то сигареты и чипсы, где-то носки и чулки, а в основном — хлеб и пироги, молочные продукты, воду, пиво, конфеты, размещали точки мелкого ремонта, офисы мобильной связи, кофейные, кондитерские…
Предлагали то, что требовалось. Если у них не покупали, они разорялись, приходили следующие.
В результате вокруг каждого выхода из метро сложилась своя инфраструктура, и можно было, не затрудняя себя дальними походами, по дороге домой быстро и по доступным ценам получить необходимое.
Но все это было некрасиво, объяснили нам. И сделали красиво. Место ларьков и киосков заняли парковки и газоны, где каждую весну появляются новые, свежепосаженные деревья вместо загнувшихся по осени из-за городских испарений. Ну а жители ездят в мегамоллы, тратя на это по полдня, потому что вблизи все меньше торговых точек, а те, что остались, одурев от отсутствия конкуренции, в два раза подняли цены.
Но зато, скажут мне, просторно. Красиво. Видна архитектура, ничто не загораживает отремонтированные фасады, и если ехать мимо на автомобиле, то смотрится все очень пристойно.
Собственно вот этот взгляд из автомобиля или, еще лучше, вертолета все и объясняет.
Сталин тоже очень любил большие открытые пространства и крупные объемы. По его указанию в Москве выросли высотки и раздвинулись улицы. Дома расступались по его воле, образуя огромные проспекты, которые, как потом выяснилось, никуда не вели, а упирались в центральную площадь.
Сталинская архитектура — это как раз и есть гулкое пустое пространство, величественная и торжественная поступь колонн, парадные арки и высокие потолки. Замки, дворцы, проспекты вместо улочек и домишек.
Другое дело, что во времена этих дворцов, зовущих в светлую даль, за фасадами парадной Москвы люди жили в бараках без удобств по семь человек в комнате, спали на столах и под столами, ругались на общих кухнях. Размножались. Некрасивых людей — например, безногих инвалидов войны, портящих пейзаж, — решили вообще вывезти из красивых новых городов. Еще спасибо, не убили, Гитлер считал полезным убивать тех, кто не подходил под его эстетические критерии. Тоже, кстати, большой любитель был архитектурных красот.
Люди — вообще ужасно неудобная субстанция для правителей, озабоченных обустройством больших территорий.
Не важно — всего земного шара или только столичного города. Люди производят много мусора, они хотят есть, пить, покупать всякую чепуху, гулять с собаками, которые тоже гадят, люди не ходят строем, чинно и красиво, они так и норовят поскользнуться на льду, выбросить на землю обертку, а еще они то напьются, то подерутся, то машину во двор поставят…То вообще хотят на митинг, но не будем о грустном.
Красота требует жертв, это точно. Причем жертвуют как раз те, кто попадает под каток благоустройства.
А те, кто принимает решение, недоумевают, почему реальные граждане не ведут себя как те, на красивых макетах, вырезанные из бумаги и украшающие собой умозрительные площади и проспекты.
Сегодня снова побеждают идеальные схемы. Власть хочет осчастливить граждан, создав для них прекрасный новый мир. Современный и чистый. Без этих клоповников с шаурмой. Москва же — цивилизованный город, не арабский базар. Его нужно содержать в порядке. Желательно — как в казарме, где глаз радует строй ровно застланных кроватей, без всяких признаков душного, неряшливого и разнообразного живого мира частного человека.
Объяснения нынешних властей насчет безобразных строений, которые будут заменены типовыми, специально разработанными киосками, в небольших количествах торгующими мороженым и газетами, откровенно ссылаются на советское время, когда самой удобной формой управления был единый военный лагерь.
Кажется, что сейчас идеалы военного строя, отсвечивающие в поздних пионерских линейках и школьных формах, снова занимают умы чиновников. Хочется порядка, единообразия. Стиль понимается как строгое соответствие единым образцам, а любые детали, заусенцы бытовой анархии, живого хаоса, мельтешения человеческих существ, кажутся нарушением чистоты строгих линий, симметрии мертвого ландшафта.
