Цивилизация
В прошлые выходные знакомые архитекторы увлекли меня в Ногинск, посмотреть здания, построенные прекрасным русским архитектором Александром Кузнецовым. Честно скажу – до того ни про Ногинск, ни про Кузнецова я ничего не знала, но друзьям доверяю, и, как выяснилось, не напрасно.
Сначала расскажу о Кузнецове, имя которого не так хорошо знакомо, хотя он считается основателем российской школы промышленной архитектуры и наряду с Весниным создавал архитектурное образование в Москве, руководил строительством ЦАГИ. Создавал первый вариант будущей ВДНХ. Учился он в Петербурге и Берлине, преподавал во ВХУТЕМАСе и в МАРХИ. Выучил не одно поколение советских архитекторов. Но первую славу ему принесло строительство Новоткацкой фабрики в селе Глухове, что под Богородском, ныне Ногинском.
Здание, построенное в 1907 году, и сейчас существует, хотя рассмотреть его под обилием искажающих пристроек и просто груд мусора и стройматериалов, сваленных перед неработающими уже цехами, довольно сложно. Удивительным сооружение делало обилие дневного света в цехах, проходящего сквозь специальные трехгранные фонари на крыше. В отличие от традиционных фабричных зданий, многоэтажных, с боковым светом, Кузнецов придумал одноэтажное помещение, занимающее большую площадь, освещающееся сверху, что позволяло максимально долго работать при естественном освещении. Изнутри стеклянные фонари смотрелись как кристаллы, ритмическая структура которых помогала ориентироваться в пространстве фабрики.
Не менее важным были и созданные Кузнецовым системы очищения и фильтрации воздуха, хитроумные способы для защиты от прямых лучей солнца. При такой технологической новизне фабрика оказалась еще и изящно-красива. Функционально это уже был конструктивизм, а визуально – модерн. Изысканно изогнутые бетонные козырьки над вентиляционными трубами сравнивали со барселонскими фантазиями Гауди.
При этом Кузнецов придумал много бытовых удобств, редких для тех времен – гардеробные с индивидуальными шкафчиками для личных вещей, просторные вестибюли. Помимо фабрики, Кузнецов построил в Богородске здание женской гимназии, а также дом своему основному заказчику, владельцу Новоткацкой мануфактуры Арсению Ивановичу Морозову, члену огромного старообрядческого семейства Морозовых, известного сегодня в основном по портретам Серова.
Арсений Морозов постоянно жил при фабрике, входил во все детали рабочего быта, был строгим, но справедливым отцом-хозяином своим сотрудникам, так что заезжий американский корреспондент сравнивал его мануфактуру с феодальным владением: «На такой фабрике промышленная, машинная революция уживается с феодализмом – или, по крайней мере, с некоторыми его сохраняющимися чертами. И загородный дом владельца такой фабрики, пусть и построенный только вчера и абсолютно похожий на загородный дом американского миллионера, по отношению хозяина к слугам гораздо больше напоминает замок средневекового барона».
Средневековый или промышленный, но текстильный магнат Арсений Иванович заботился о рабочих. Его стараниями были построены роскошные в архитектурном отношении четырехэтажные общежития, которые тот же американский журналист описывает так: «Казармы с железными лестницами, каменными полами и квартирами от одной до трех комнат, выходящими в коридор, который тянулся через все здание. Большую часть этих квартир занимали семьи, у каждой из которых был небольшой сарай во дворе, а также полати в комнате для большого деревянного сундука и прочих вещей. Приготовление пищи и стирка проводились в общих помещениях, оснащенных дюжиной дымоходов для угольных печей и самоваров. Номера светлые и чистые, в соответствии с непритязательным русским вкусом. В большинстве окон стояли горшки с цветами. И оттого они смотрелись лучше, чем квартиры рабочих того же достатка в США. У этих людей было большое преимущество – они жили уже за городом. Нужно было всего несколько минут, чтобы дойти от жилья до опушки соснового леса».
Сейчас в этих корпусах психиатрическая больница, наркологический диспансер и – общежития. Везде царит разруха, запустение, окна заложены фанерой, стены облупились, пахнет мочой, но изящество оконных переплетов, дверных проемов и чугунных перил все еще завораживает.
Построил Морозов и отличные здания для ремесленного училища – чтобы готовить квалифицированных специалистов, роддом – так что про местных женщин говорили, что работают они на фабрике, но рожают во дворце, – больницу и аптеку.
Однако главной страстью Арсения Морозова, человека образованного (учился он в Англии, знал европейские языки, коллекционировал искусство), явилась легализация, ставшая возможной после царского указа 1906 года, старообрядческой веры в России. Поэтому в его новом стильном доме Кузнецов построил большую моленную, где собиралось и служило староверческое духовенство, ожидая открытия настоящего храма, строящегося в Рогожской слободе. В моленной пел прославленный Морозовский хор – в манере унисонного знаменного (или крюкового) пения. Морозов издавал религиозные журналы, вел активную общественную деятельность. Его попечением в округе было возведено 15 сельских храмов. Сам жил в строгости и от рабочих требовал трезвости и смирного поведения. Рабочие отнеслись к нему по-хорошему: после революции из дома, конечно, выселили, фабрики национализировали, но не расстреляли, не сослали. Дожил Морозов до естественной смерти в 1932 году, ненадолго пережив своего сына Сергея.
Сергей Арсеньевич вместе с революционером Ногиным, именем которого назван бывший Богородск, восстанавливал и развивал ткацкое производство уже в новой, советской России. Но в 1930 году был арестован по делу Промпартии, получил десять лет лагерей и умер в Сиблаге.
Другой сын, Петр, еще во время Первой мировой войны уехал в США, занимаясь, по поручению Московского Военно-промышленного комитета, организацией поставок американского оружия для русской армии. В Россию он уже не вернулся.
На основе дома, построенного для сыновей, сейчас возведена гостиница «Лидер».
А в доме Арсения Ивановича устроили детский сад, благодаря чему строение в целом сохранилось. В 2010-х его выкупил депутат Госдумы и запустил процесс восстановления — а позже в усадьбе открылся частный музей.
Дом-музей семьи Морозова открыт для посещения, вход с экскурсией стоит 1000 рублей с человека, льгот по выходным нет, надо записываться заранее, по телефону. Внутри дома не сохранилось ничего подлинного, кроме удивительно прочных немецких печных изразцов. Печей в доме было много, их восстановили, некоторые работают.
Мебель и предметы быта – либо купленные во Франции современные Морозову, либо найденные на фабрике или подаренные неравнодушными жителями местные предметы. То есть муляж бытовой обстановки того времени. Подлинный предмет один – медная ванна, найденная в затопленном нечистотами подвале и потому, видимо, не сданная в металлолом.
Конечно, сегодня музейные экспозиции делают куда интересней, в доме Морозова явно нет квалифицированных специалистов по выставочной работе, но посетители, в основном семьи с детьми, довольны, им современные манекены, одетые в стилизованные рубахи и сарафаны, как раз нравятся.
История у нас до сих пор воспринимается как декорация, аттракцион, в котором эффектность ценится выше подлинности. Поэтому в староверческой моленной висят православные иконы XIX века, а родословное древо Морозовых невозможно разглядеть – занавески на окнах всегда закрыты, а люстры тусклые (и это в доме Кузнецова, архитектора, помешанного на естественном освещении).
Но музей все же существует, дом не разрушается, люди ходят, и память об Арсении Морозове живет.
Автор выражает личное мнение, которое может не совпадать с позицией редакции.