С удивлением прочла, что Министерство юстиции РФ готовится разрешить заключенным иметь при себе очки. Неужели в колониях и следственных изоляторах очки были запрещены? Никогда не думала про то, что заключенным помимо лишения свободы приходится лишаться и возможности читать, в том числе собственные дела, с которыми они по закону обязаны познакомиться во время следствия. Очки в нашей жизни вещь настолько естественная и необходимая, что казалось, без них обойтись невозможно. А что делать тем людям, у которых зрение настолько слабое, что они плохо видят не только буквы в книгах, но и окружающие предметы? А как работают производства? Швейные цеха, например? Стала изучать этот вопрос и вот что обнаружила.
На самом деле очки в местах заключения не то чтобы запрещены, и если у заключенного их не отобрали при задержании (а отобрать могут, потом объясню, почему), он может ими пользоваться. Однако если у него при себе не было очков, или те, что были, разбились или перестали быть годными, получить новые он может только по рецепту, выписанному в санчасти тюремным офтальмологом. Заключенный должен написать заявление (а как его написать без очков?), которое рассматривает медчасть. Если заявление подписано, зрение проверено, родственники могут сделать очки, прийти с ними в утвержденный распорядком день, когда врач принимает медицинские передачи, и передать. Казалось бы, схема хлопотная, но понятная. Но на практике получается иначе.
Начнем с того, что добиться приема у офтальмолога для заключенного не всегда возможно: очереди большие, а специалистов не хватает. Далеко не везде есть оборудованные кабинеты, а тюрьмы у нас перегружены. Даже в Москве в системе УФСИН есть только два офтальмологических кабинета, оснащенных в соответствии со стандартами оказания медицинской помощи. Обещают когда-нибудь открыть третий… «В изолятор временного содержания на Петровке мне не разрешили взять один из футляров для очков. Сказали, что там какие-то железочки. Потом, когда перевезли в СИЗО «Матросская Тишина» ФСИН России, из двух пар очков (для чтения и для дали) по этой же причине разрешили взять только первую, – сообщил «Известиям» театральный продюсер Алексей Малобродский, проходивший по делу «Седьмой студии». Ему удалось добиться приема у офтальмолога лишь через несколько месяцев нахождения в СИЗО. Но очки, заказанные по рецепту тюремного врача, ему не подошли».
Так что заключенные, имеющие проблемы со зрением, вынуждены месяцами обходиться без очков. К тому же не все заключенные имеют родственников, которые способны возиться с покупкой или изготовлением очков. Бесплатно очки могут выдать обычным гражданам, инвалидам по зрению, но в тюрьме это не практикуется. Хотя, правозащитники замечают, заключенных суд приговаривает к лишению свободы, а не к лишению зрения. Но очки считаются опасным предметом, ведь оправа и дужки могут быть металлическими, а заключенным нельзя иметь металлические предметы. Стекло тоже может стать оружием. Поэтому очки (как линзы, так и оправа) и футляр для них должны быть из пластмассы и не иметь металлических деталей. Если оправа содержит металл, очки могут отобрать уже при задержании.
В общем, если сейчас общество согласится, то заключенным можно будет «иметь при себе очки не в металлической оправе с пластиковыми линзами, и тканевые (пластмассовые) футляры для очков». «Разрешение распространяется, в частности, на подозреваемых и обвиняемых, содержащихся в карцере, осужденных к лишению свободы, отбывающих наказание в тюрьме, а также осужденных к принудительным работам, водворенных в помещения для нарушителей». То есть очки можно будет просто передать заключенным, в обычной посылке, наряду с зубной пастой и мылом, трусами и туалетной бумагой. То есть сделан еще шаг в сторону гуманного отношения к преступникам и тем, кого только подозревают в совершении преступлений.
Минюст в этом году уже делал послабление – утвердил разрешение ежедневно принимать душ беременным женщинам, женщинам, имеющим при себе малолетних детей, инвалидам I и I групп. Остальным группам заключенных душ положен два раза в неделю.
К женщинам вообще отношение мягче. Для них нет колоний особого или строгого режима, только общий и колония-поселение. Женские колонии гораздо спокойней, отношения между заключенными и администрацией чаще ориентированы на сотрудничество, чем на противостояние, да и уровень агрессии в них ниже.
Вопрос о сути наказания людей, совершивших преступления разной степени тяжести, поднимается у нас не так часто, в основном среди специалистов. Хотя в нашей стране заключенных сейчас куда больше, чем в большинстве стран мира. Но над этим работают, есть прогресс, еще в 2004 году на каждые 100 тысяч россиян приходилось 810 заключенных, с 2017 по 2018 годы их число снизилось до 418 на 100 тысяч, в 2021-м этот показатель составил 356 (это все равно в три раза выше, чем в Европе).
Обывателям часто кажется, что судьба заключенных не имеет к ним никакого отношения, ведь в тюрьме сидят преступники, да и тюрьма – не курорт, там и должно быть плохо, неудобно: иначе в чем смысл наказания? Но, на самом деле, общество и степень его развития проверяются тремя базовыми институтами – школа, армия, тюрьма. Смысл тюрьмы и заключения в разные времена объясняли по-разному. В архаических обществах преступников наказывали публично, в назидание остальным, смертная казнь была эффектным зрелищем, а унижение и моральное уничтожение сопровождалось физическим изменением тела. Власть избавлялась от нарушителей закона, выкидывая их из числа порядочных граждан, в том числе клеймением, отрубанием рук, языков, ушей. Позже исторжение сменилось перевоспитанием. Идея изоляции преступников и принудительного труда для них исходила из предположения, что нарушение закона есть следствие неправильного социального развития, неумения трудиться и зарабатывать свой хлеб, поэтому нарушителей необходимо научить работать, сначала насильно, под надзором, потом привлекая заработком. Так нрав их улучшается, и, выйдя на свободу, они смогут сами обеспечить себе средства к существованию. Именно отсюда традиция дисциплинарного принуждения: раннего подъема, строгого распорядка, аскетизма в быту. Эти же цели предполагали навыки гигиены, отдельной постели, убираемой днем, замены лохмотьев на специальную арестантскую одежду, замену приносимой извне еды на общую кормежку.
Общество в лице выборных горожан, приходивших в тюрьмы, следило за прилежанием и поведением арестантов, вознаграждая отличившихся освобождением. Таким образом, тюрьма в идеале представлялась местом, в котором под надзором и при попечении общества человек встает на путь исправления. Но это в идеале. На практике тюрьмы нового типа сразу стали критиковать, указывая, что тюрьма не исправляет, а калечит, и не только заключенных, что власть администрации и надзирателей скатывается к беспределу, что заключенные, выходя на свободу, не могут к ней адаптироваться. И тогда появилась новая, дорогостоящая концепция психологического лечения и социальной адаптации.
В дореволюционной России традиционно тюрьма воспринималась скорее инструментом мучения, местом испытания и, в конце концов, «мертвым домом», каторгой, где человек должен не исправиться, а пройдя путем унижения, искупить страданием свою вину. В Советской России возобладала европейская модель исправительных колоний, но место Бога, именем которого врачевали совесть преступников, заняла коммунистическая мораль.
«Педагогическая поэма» Макаренко воспевала коллектив, как лучшего воспитателя, и предлагала коллективную ответственность всех за каждого и каждого за всех. Отголоски этой модной тогда теории питают и сегодняшнюю философию тюрьмы.
Гуманизация условий содержания заключенных – очень важная часть политики государства, однако никакие меры не помогут сделать систему наказаний эффективной, если общество не задумывается, для чего и во имя чего осуществляется вся эта работа. Кто такие надзиратели – каратели, родители, педагоги, психологи, командиры? Что важнее – изолировать от общества нарушителей или исправить их? А если исправить, то каким образом? Дисциплиной и принуждением? Влиянием мужского инфантильного коллектива, в котором возникает своя первобытная иерархия и свои тюремные ценности? Психологической помощью?
Душ, очки, индивидуальная постель, возможность уединения, возможность обучения – это детали системы, о смысле которой мало задумываются люди, живущие на воле и не собирающиеся нарушать закон. Хотя, говорит русская пословица, не зарекайся от тюрьмы да от сумы, случиться может всякое. Тем более пока общее количество заключенных сокращается (на конец 2022-го всего в колониях содержались полмиллиона человек), следственные изоляторы в России переполнены, и если в целом по России заполняемость СИЗО составила 96% (на 1 августа 2022 года в российских СИЗО содержались 114 172 человека, в то время как изоляторы в стране рассчитаны в общей сложности на 118 495 задержанных), в Москве, Петербурге, Ставропольском и Краснодарском крае мест явно не хватает.
«В московской «Матросской Тишине» камеры переполнены на 43%, там содержатся более 600 «лишних» заключенных. В третьем корпусе, где люди спят на полу, «камеры и коридоры в грибке, черные туалеты, ржавые трубы», – заключает член президентского Совета по правам человека и ОНК Ева Меркачева, которая в июле 2022 года проверяла условия содержания в СИЗО. А в СИЗО сидят не осужденные, а подследственные. Надеемся, что с 2023 года – хотя бы в очках.
Автор выражает личное мнение, которое может не совпадать с позицией редакции.