Цивилизация
Из-за «евромайдана» забываем об исторических датах. Ровно 22 года назад главы трех стран — учредительниц Советского Союза подписали в Беловежье соглашение о роспуске СССР. Ту самую «окончательную бумагу», которую многие до сих пор ошибочно считают случайной и подлежащей отмене.
Что касается Украины, то все ее действия в предшествующую пару кризисных лет вели прямиком к этому документу.
В июле 1990-го местный парламент принял декларацию о государственном суверенитете, главные пункты которой (например, о создании собственной финансовой системы и собственных вооруженных сил) можно было истолковать только как намерение объявить независимость. Тогда в Москве решили это просто не заметить, заложив тем самым основу своеобразной традиции, процветающей до сих пор: в упор не видеть и не понимать то, что происходит в Киеве.
Вслед за этим в том же 1990-м словно бы не заметили, что украинские представители наотрез отказались участвовать в реформаторской программе «500 дней», тем самым заранее лишив ее всякого смысла, поскольку она составлялась и предлагалась как план действий, нацеленный на сохранение единого общесоюзного экономического пространства.
Потом, в марте 1991-го, когда Горбачев устроил референдум о сохранении СССР, киевские власти добавили к нему вопрос о поддержке украинской декларации о суверенитете. За сохранение Советского Союза в загадочной форме «обновленной федерации равноправных суверенных республик» проголосовали 70% украинских граждан, а за вполне конкретную сепаратистскую декларацию — 80%.
После неудачи августовского путча украинские власти объявили о независимости своего государства, 1 декабря 1991-го эту независимость утвердил референдум (90% голосов за при явке 84%), а неделю спустя в Беловежье этот свершившийся факт был лишь официально признан главами России и Белоруссии. Сегодняшние события — естественное продолжение тех, которые происходили 22 года назад.
Затянувшийся на много лет процесс отделения Украины от России — это вовсе не совокупность чьих-то происков и досадных ошибок, совершенных в угаре интриг и самообмана. Все исторические зигзаги XX века так или иначе готовили Украину именно к уходу.
Первая репетиция событий 1990–1991 годов прошла в 1917–1918-м. В тогдашней распадающейся империи Украина за полгода прошла от провозглашения автономии (летом 1917-го) и до заявления о независимости (в январе 1918-го). Русские жители Украины, насмотревшиеся на чехарду тамошних правительств и правителей, например киевлянин Михаил Булгаков, рассказывали потом о самостийниках как о смеси чего-то опереточного с бандитско-погромным. Первая волна самостийности примерно такой, видимо, и была. Потрясенные и испуганные наблюдатели не догадывались только, что за ней неизбежно пойдут следующие.
Так или иначе, но первая украинская государственность была просто приговорена к тому, чтобы сойти со сцены. Первоначальная ее покровительница, кайзеровская Германия, капитулировала перед Антантой. Новосозданная Польша сама претендовала на украинские земли. Вожди белых армий даже и слышать не хотели ни о какой самостийности. На фоне этого окружения Красная армия несла на Украину хоть и формальную, но свою государственность.
Судя по действиям большевистских вождей, украинская тяга к самостийности выглядела в их глазах не такой уж карикатурной, а рост украинского национального самосознания — не такой уж фикцией.
УССР получила довольно выгодную для себя конфигурацию границ, а ее компартия, единственная из всех республиканских компартий, имела политбюро, а одно время даже и генерального (а не первого, как у остальных) секретаря. Но главное: Украина в 1920-х — начале 1930-х годов прошла через мощную кампанию украинизации — внедрение украинского языка в образование, печать и официальный обиход.
В отличие от большинства других советских республик, где так называемая коренизация верхушечным порядком осуществлялась наместниками из Москвы, на Украине импульс украинизации шел изнутри. Глава украинских национально ориентированных большевиков Николай (Микола) Скрыпник не был допущен к высшему посту в своей республике, но и в качестве главы ее образовательного ведомства эффективно руководил кампанией по украинизации. А иногда предпринимал вылазки и на соседние земли, например требовал украинизировать Кубань, где украинский язык был тогда широко распространен.
В 1933-м, когда Сталин объявил войну «национал-уклонистам», Скрыпник погиб вместе с тысячами своих единомышленников. Но дело было сделано.
Украина навсегда перестала быть российской провинцией, где самоочевидным языком грамотных людей был русский, а диалект, на котором изъяснялись в селах, вызывал у просвещенных людей лишь снисходительную улыбку.
И Сталин же расширил Украину до ее этнических границ, присоединив в 1939-м западные ее области, а потом, во второй половине 1940-х, добровольно-принудительно выселив большинство украинских поляков в Польшу. Древний украино-польский спор был решен, хотя и тоталитарным способом.
Война и немецкая оккупация сопровождались мощными вспышками украинского национализма, не имевшими, правда, никаких шансов на успех. Несмотря на многочисленные идейные точки соприкосновения с бандеровцами, нацисты вовсе не собирались пожаловать Украине права отдельного государства, хотя бы и вассального. Зато послевоенная советская Украина в новых, расширенных границах не имела территориальных споров со своими западными соседями. Если бы эти соседи, временно ставшие странами народной демократии, получили возможность уйти в Европу, она впервые в своей истории могла бы составить им компанию.
В послевоенном Советском Союзе особый статус Украины не всегда бросался в глаза, но всегда был реальностью.
Членство в ООН, выбитое Сталиным для нее и Белоруссии, было, пожалуй, как раз и не главным признаком этого статуса. А вот преподнесение ей Крыма в 1954-м, воспринимаемое сейчас как вздорная прихоть, должно было, видимо, сыграть роль отступных, скрепляющих ее единение с Россией. Сыграло ли? На какое-то время, видимо, да. Как нельзя исключить, что украинская лояльность подкреплялась также и фактом тридцатилетнего правления в Москве Хрущева и Брежнева, связанных с Украиной своими карьерами, а отчасти и происхождением.
Так или иначе, но в последние несколько десятков лет на удержание Украины в орбите России работали факторы скорее случайные и временные, а на ее обособление — постоянно действующие и незаметно крепнущие.
Получив 22 года назад официальную, хотя во многом еще условную независимость, Украина потихоньку эволюционировала в ту же примерно сторону, что и ее восточноевропейские соседи. Но по своей медлительности не успела вместе с ними воспользоваться открывшимся тогда окном возможностей, через которое они проскочили в Евросоюз. Последними, в 2007-м, были Болгария и Румыния. А потом настал экономический спад, и ЕС надолго (а то и навсегда) перестал платить бедным странам за сближение с собой.
Сегодняшний украинский политический кризис — очередной и закономерный шаг на том пути, по которому Украина, пусть и оступаясь, идет с давних пор. Это путь к национальному государству.
Возможно, но вовсе не обязательно к националистическому. Демократические национальные государства, опирающиеся на гражданские нации, — это европейская норма. Но что сейчас видно с полной ясностью, так это воля большинства украинских граждан жить своей страной и не быть частью России. Движение к Европе, хотя бы и медленное, через ассоциацию с ЕС, выглядит в их глазах самым подходящим способом осуществить свое давнее и неуклонно созревавшее желание. Вера в легкое и быстрое богатство, которое якобы придет из Европы, конечно, тоже играет роль, но вовсе не главную.
Экономизировать эту коллизию, ставить, как это делает Кремль, вопрос ребром, угрожая, с одной стороны, разрывом торговых отношений, а с другой — пытаясь подкупить безвозвратными кредитами и безоглядными ценовыми скидками, заведомо, кстати, невыгодными для России, — это признак неумения понять действительность.
От национального сознания, если оно уже есть, не отказываются за деньги. Применив весь знакомый комплект конвенциональных и неконвенциональных способов воздействия, Украину можно на какое-то время удержать, но исторически она неудержима.
