Цивилизация
Со дня окончания Первой мировой войны исполнилось 95 лет. Дата, в сущности, не круглая, но до настоящего юбилея, столетия со дня ее начала, остается меньше года. И уж эту-то дату наше начальство не пропустит точно.
Кое-какие заготовки для предстоящего идеологического оформления этого юбилея уже предъявлены публике: «Наша страна проиграла эту войну проигравшей стороне. Уникальная ситуация в истории человечества. Мы проиграли проигравшей Германии, а она через некоторое время сама капитулировала перед Антантой… Со стороны большевистского правительства это был акт национального предательства…»
Трактовка Брестского мира президентом Путиным вдруг оказалась в родстве с Dolchstoßlegende — так называемой легендой об ударе ножом в спину, с помощью которой патриотически мыслящие немцы объясняли себе когда-то поражение собственной страны, которая, как они воображали, шла от победы к победе вплоть до самой капитулянтской осени 1918-го.
Что касается большевистского правительства, которое тогда склонилось перед Германией, то предательским по своим умонастроениям оно было или нет, но решающим фактором в тогдашних его решениях были вовсе не «немецкие деньги», а категорическое нежелание народа продолжать войну.
Кстати, последующее сокрушительное наступление «проигравшей Германии» на Западном фронте весной 1918-го заставило отдельно взятых деятелей Антанты задуматься о том, не пора ли и им попросить у немцев мира, пока еще не стало поздно. Лишь отчаянным напряжением последних сил и с растущей помощью вошедших наконец в войну Соединенных Штатов Антанта все-таки вырвала победу, совершенно еще неочевидную в начале 1918-го, когда большевики пошли на мировую с кайзером.
Однако не только финал, но и вся история, да и предыстория этой полузабытой войны — сплошной перечень странных импровизаций, демонстраций всеобщего непонимания мировых трендов и подмены реальных интересов и поднимающихся идеологий старомодными и малопригодными к употреблению мифами.
Первая мировая война была, пожалуй, крупнейшей в европейской истории вакханалией дилетантизма, которая обернулась десятью миллионами погибших и подготовила почти все предпосылки для того, чтобы XX век стал самой кровавой эпохой в жизни человечества.
Это был настоящий парад недальновидности, неосведомленности и непонимания самих себя.
Царствующие особы Германской, Российской и Австро-Венгерской империй, а равно и управлявшие Османской державой националисты почти ничего не сделали, чтобы предотвратить эту войну, и совершенно не догадывались, что она смертный приговор их монархиям, а для некоторых из них означает и физическую гибель. Каждый из них размышлял совсем о другом. Одни грезили об окружении своего рейха кольцом вассальных владений. Другие — об удержании Боснии-Герцеговины, без которой распадающаяся Австро-Венгрия, конечно же, не могла прожить и дня. Третьи — о черноморских проливах, овладение которыми воспринималось как нечто несравнимо более важное, чем любая внутренняя проблема Российской империи.
Политические классы Франции и Британии не могли ясно сформулировать, каковы же цели их борьбы — свобода и справедливость или подавление врага и дележ его наследства. А главное — они не предвидели, что, даже и выиграв историческую битву с Германией, будут морально сломлены, приучатся вести себя как побежденные и в следующей войне станут против своей воли воевать с прежним противником еще раз, но только уже в качестве младших партнеров более сильных держав.
А правящий класс США, который в 1914-м нисколько не сомневался в своем возвышенном пацифизме, даже и не догадывался, что несколько лет спустя выступит на стороне Антанты и фактически ее возглавит, а вслед за этим в приступе изоляционизма совершит еще один зигзаг — внезапно отвергнет упавшую ему в руки, как спелое яблочко, возможность взять политическое управление миром на себя и вернется к этой идее только к началу следующей мировой войны.
Ленин вместе с малочисленными своими приверженцами вплоть до Февраля даже и не мечтали стать хозяевами России. Им это казалось сугубой фантастикой. Прочие будущие вожди проигравших или обделенных военной добычей стран не предвидели ни легкости, с которой они в 1920–1930-х годах вознесутся к вершинам, ни последующего краха — и их личного, и сооруженных ими режимов.
Кстати, о военной добыче, светлая надежда на которую тысячелетиями придавала глубочайший интимный смысл всем войнам. Первая мировая чуть не впервые оказалась невыгодным предприятием. Она вдрызг разорила не только побежденных, но и победителей. Единственным исключением стала Америка, перед которой и те и другие оказались в неоплатных долгах. Но и ее счастье было недолгим. Мировая экономическая система, выкованная этой войной, была абсурдной и, развалившись, обернулась Великой депрессией.
Первую мировую, начатую политиками-дилетантами, взяли затем в свои руки дилетанты-генералы.
Ведь в предшествующие идиллические десятилетия просто не было крупных войн, за вычетом Русско-японской и с натяжкой — Англо-бурской. Большинство высших военачальников с обеих сторон были по складу ума начинающими молодыми офицерами. Это очень сказалось и на военном планировании, и на людских потерях, особенно в первых фазах войны.
Руководящие классы великих держав влезли в гигантскую авантюру, будучи профнепригодными почти во всех ситуациях, которые эта авантюра обещала создать. Их самоуверенность опиралась лишь на полное неумение эти ситуации предвидеть.
Впрочем, народы стоили своих руководящих классов.
Ликование масс в обоих конфликтующих лагерях, окончательно подтолкнувшее правителей к войне, питалось устоявшейся враждебностью к соседям и ничем не подкрепленной верой в бескровную и быструю победу над ними.
Народы тоже не подозревали, чего захотят через несколько лет кровопролития. Во-первых, чтобы войн больше не было, хотя бы и самых справедливых, и самых оборонительных.Эти настроения потом очень помогли агрессорам следующего поколения. А во-вторых, массы потребовали равноправного и справедливо устроенного общества, ничем не похожего на то, которое отправило их в окопы.
И такое общество они получили. Только одни по частям, в виде поэтапно возведенного «государства благоденствия». А другие — сразу, в виде тоталитарных режимов, умеющих быстро и эффективно убедить подданных в идеальной справедливости своего устройства.
Расхожие экономические объяснения причин войны, оперирующие такими высокоумными понятиями, как «соперничество монополистических групп» или «борьба за рынки сбыта», если что-то улавливают, то уж никак не главное.
Какой экономический смысл имела, к примеру, война России с Германией, торговля с которой обеспечивала почти половину российского товарооборота и откуда потоком шла современная техника для нашей молодой промышленности? И какой такой «рынок сбыта» представлял собой нищий Камерун, торжественно отобранный у немцев и поделенный между собой англичанами и французами?
Вовсе не трезво понятые интересы и не реалистично сформулированные цели, а скоропортящиеся мифы и переменчивые страсти были подлинными двигателями этой войны. Именно поэтому она принесла так много неожиданностей и не создала хоть сколько-нибудь долговечного миропорядка.
И именно поэтому «война, чтобы покончить с войнами», как ее одно время величали, стала лишь прологом к XX веку со всеми его бедствиями и великими переменами.
